Мы жили среди бауле
Шрифт:
Поскольку я замутил воду, она бродит вокруг в поисках чистого местечка и, поглядывая в мою сторону, хихикает точно так же, как это делают наши деревенские девчонки на гулянье или на танцплощадке. Как же всё-таки люди в сущности повсюду одинаковы!
Когда тяжёлый кувшин наполнился до краёв, она вынесла его на берег, а сама принялась обрызгивать себя водой: капли воды, словно стеклянные бусы, засверкали на её тёплой коже. А потом, набравшись храбрости, она с лёгким вскриком бросилась плашмя в воду меж камнями. Я же купаюсь чуть выше по течению и огорчаюсь тем, что от моего уродливо-бледного, веснушчатого тела плывут потоки взбаламученной воды в сторону этого прелестного маленького существа. Лёжа на животе, я
Внезапный шлепок, притом не слишком-то нежный, прерывает мои лирические размышления. Оказывается, маленькая купальщица подплыла ко мне и убила муху цеце, севшую мне на спину. При этом она что-то объясняет мне на совершенно непонятном языке.
Чтобы как-то поддержать беседу, я решил полюбопытствовать, замужем ли она. Однако заговорить с ней по-французски бессмысленно: женщины здесь не знают французского, языка. С таким же успехом я мог бы обратиться к ней по-немецки. Тогда я попытался жестами изобразить, будто качаю на руках ребёнка. Но тут же вспомнил, что здешние матери носят своих младенцев не на руках, а подвешивают их в платке сзади на спину, поэтому стал изображать, будто несу кого-то на закорках. Она поняла, кивнула головой и подняла кверху один палец — один ребёнок. Я обратил внимание, что ладошка у неё совершенно розовая — чёрная лишь тыльная сторона руки. Мне захотелось выяснить, имеет ли она в виду собственного ребёнка или говорит о братишке, поэтому бормочу нечто вроде «frere» — весьма распространённое и ходкое среди африканцев этих мест словцо. Она понимает меня, снова кивает и тоже изображает жестами, что несёт что-то на закорках. Потом показывает на свой упругий девичий живот и объясняет в трогательно-наивной манере, что у неё есть муж…
Потом мы лежим в воде — каждый в своей неглубокой каменистой «ванне»; а солнце, подглядывая сквозь небольшую прореху в сплошном зелёном пологе густого девственного леса, одинаково освещает как чёрное, так и белое: солнце — оно ведь для всех!
А затем я помогаю ей поднять на голову тяжёлый кувшин и ещё раз про себя отмечаю, как сосуд этот своими благородными формами напоминает древнюю амфору. А она запахивает вокруг талии свой домотканый платок и уходит в лес, гордая, прямая и стройная — ни дать ни взять маленькая лесная богиня!
А я снова остаюсь один со своими мыслями. Большой плоский камень ещё хранит мокрые следы её лёгких ступней…
И опять бабочки, большие и яркие, словно по мановению волшебной палочки слетаются сюда, на этот камень, чтобы попить из такой удобной для них мелкой лужицы. Они все слетаются и слетаются сюда: чёрно-белые, золотые, оранжевые, искрящиеся, светящиеся, сверкающие мотыльки! Настоящий живой, дрожащий и жгучий ковёр вскоре скрыл под собой следы её ног…
Глава десятая
Многомиллионные города посреди степи
Люди, едущие в Африку в поисках острых ощущений, которых они ждут от встреч с живыми львами или слонами, могли бы достичь этого совсем другим, гораздо более удобным и лёгким путём. Для этого им достаточно было бы проникнуть внутрь одного из тех многочисленных желтовато-красных сооружений, которые, словно многометровые обелиски, высятся среди степной травы. Правда, для этого потребовалось бы только одно маленькое волшебство (а всё, что произойдёт дальше, хотя и непостижимо и умопомрачительно — но тем не менее чистая правда, без тени вымысла!); но без этого маленького превращения ничего не выйдет. Поэтому нужно обратиться к одному из колдунов, этих чёрных шаманов, чтобы он своими чарами превратил нас в Дюймовочек, заставил съёжиться до величины муравья. Только в таком виде нам удастся проникнуть в подобную чудо-крепость под названием термитник. Надо не забыть только заранее (пока вы ещё не сморщились) пробить киркой отверстие в отвесной
Итак, мы с вами Дюймовочки. Но, несмотря на это, проникнуть в крепость, оказывается, не так-то просто. При входах во все туннели, ведущие во внутренние помещения, стоят грозные солдаты термитов, выставив наружу свои страшные челюсти, которыми в один миг могут отрезать голову незваному гостю. (Правда, задняя часть туловища у них совершенно мягкая, но это не беда — она ведь скрыта в проходе). У солдат другого рода войск на голове копьеподобные наросты; если подойти к ним слишком близко, они подхватят пришельца словно ковшом экскаватора и сильным броском вышвырнут его вон да так, что он опишет в воздухе порядочную дугу.
Но самые страшные среди солдат — это «солдаты-носороги». Их можно было бы назвать и «огнемётами», но вместо огня они вымётывают из своих носов на расстояние от двух до трёх сантиметров струю клейкого вещества, затвердевающего на воздухе. Тот, в кого попадёт подобный снаряд, безнадёжно в нём завязнет, и ему уже никакими силами из него не выбраться: он даже не сможет пошевельнуться.
Все эти виды оружия служат для защиты от муравьёв — главных врагов термитов. Эти юркие нахалы непрестанно стараются проникнуть в их города. Когда им это удаётся, они воруют яйца, личинок, крушат всё вокруг и поселяются сами в удобной и защищённой крепости. Потому что самостоятельно выстроить нечто подобное они не в состоянии. Хотя во всём остальном муравьи намного превосходят термитов: они подвижнее, они зрячие, у них твёрдый панцирь, позволяющий им лучше обороняться, не боятся они ни засухи, ни солнечного света…
Именно из-за муравьёв, являющихся значительно более молодым видом животных на земле, термитам и пришлось замуроваться в свои твердокаменные крепости и, спрятавшись в глубокие подземелья, жить вдали от солнечного света. Так они постепенно и превратились в слепой, подземный «народ», способный обитать лишь в темноте и сырости. Их длинные ходы ведут к «пастбищам», то есть к пищевым объектам, которыми питаются термиты. А питаются они — древесиной. Если им приходится добираться до своих «пастбищ» вверх по стене или по древесному стволу, они воздвигают на всём своём пути закрытые туннели, изготовленные из земли, смешанной с собственным пометом. Таким образом термитов и не видно, и не слышно. Туннели их ведут обычно к засохшим деревьям, деревянным домам, мебели, книгам; они выедают всё внутри, оставляя лишь внешнюю оболочку. Поэтому Может случиться, что на вид совершенно целое деревянное строение внезапно рухнет, словно карточный домик.
Не понятно только, почему их иногда называют «белыми муравьями»? Они вовсе не муравьи и не белые. Единственное, что их роднит с муравьями, как, впрочем, и с пчёлами, и с осами, это то, что они, являясь «общественными насекомыми», образуют «государства», в которых каждая отдельная особь играет лишь роль безвольного винтика в огромной машине. (Это те самые организованные, всемогущие государства, описываемые в некоторых фантастических произведениях. Ими писатели-фантасты предупреждают человечество о возможном опасном пути развития человеческого рода).
Но люди живут на земном шаре примерно 800 тысяч лет, а вот термиты — уже 50 миллионов: их находят совершенно неповреждёнными в янтаре на берегах Балтийского моря. Значит, уже миллионы лет тому назад, когда наши предки ещё мало чем отличались от сегодняшних обезьян, термиты уже умели воздвигать небоскрёбы. Эти небоскрёбы по своей относительной величине намного превосходят современные небоскрёбы Нью-Йорка! «Государственная машина» такого огромного сообщества уже тогда функционировала у них бесперебойно: ведь даже размножение и продолжение рода у термитов осуществляется «фабричным» способом!