Мягкая машина
Шрифт:
Ароматные ракеты над маслянистыми лагунами… Сквозь лабиринт непристойных картин сыплются серебристые хлопья… открытые ветрам городские окраины… запах пустых презервативов, испражнения, черная пыль… драные штаны к лодыжкам…
Скуластые лица… крапива вдоль глинобитных стен, развеваются расстегнутые рубахи… саванна и травянистый ил… Зашло солнце… Драных штанов коснулась тень горы… шорохи темной улицы на пожелтевшем панамском фото… «Мой muy хороший, ми-истер», — улыбки по всему туалету… Оргазм вернул уличные запахи и мексиканского мальчишку… Проснулся в просочившемся зеленом свете, тени чертополоха рассекают заношенное нижнее белье…
Три мальчика лежат на
Под гибкими ветвями старых стелющихся растений в теплый летний день разделись, чтобы искупаться, потирая животы… Ллойд тер рукой все ниже и ниже, уже открыто потирая промежность и ухмыляясь, пока двое других наблюдали, а Билл нерешительно взглянул на Джимми и тоже принялся тереть, и постепенно Джимми начал делать то же самое… Они вошли в воду, глядя, как течение уносит белые пятнышки…
Заношенное нижнее белье грошовых аркад сползает к ногам, прямые кишки ощущают теплое солнце, смеясь, моют друг друга, намыленные руки в его промежности, драгоценные спазмы волнуют теплую воду…
Мексиканец, выгнув тело, спустил свои брюки и стоял нагишом в просочившемся зеленом свете, с ветвями стелющихся растений на спине.
Али корчился, обнажив зубы в ухмылке… «Ты кончать, Джонни?..» Солнечный свет на армейских одеялах… оргазм потрескивал от электрического предвечерья… тела сцепились в магнитных вихрях…
Повалил его на брюхо, пиная ногами… Мексиканец держал его колени… Рука окунула кусок мыла… Смеясь, запихнул его член… тела, сцепившиеся в солнечном свете, отпихнули запахи ректальной слизи… зубы в ухмылке и перечные запахи…
«Ты чуять горячий проворный мексиканский малыш нагишом — мамбо до кончиков твоих пальцев, Джонни… пыль в открытых волосах ног тугие смуглые пончики — болтать очень жарко… Как долго вы хотеть чтоб мы очень приятно ебаться ми-истер? Тело больное непристойные картинки мы ебемся устать от ебли очень приятно мистер». Печальный образ болезни у чердачного окна что-то говорит тебе — “adios” — затертая пленка, смытая еще в школьной одежде в далекую закрывающуюся спальню, отрывки из страницы, заляпанные грязью туалетные рисунки, полустертые гниющие обломки спальни “Веснушчатая нога”, рассвет сочится водой на его лицо, нездоровый голос, причиняющий такую боль, говорящий тебе: «Искры», — уже над Нью-Йорком. Справился я здесь с заданием? В подзорную трубу вы можете увидеть наш затертый фильм, тусклый, дрожащий, далекий: закрыл ящик бюро, поблекшая сепиевая улыбка со старого календаря, падающие листья, солнечный холод на худом мальчишке с веснушками уже сложены в старой подшивке и выстроились для последнего парада… времена затерялись или сбились с пути, длинное безлюдное кладбище с просроченной закладной… замирающий шорох задворками к Рыночной улице, демонстрируются все виды мастурбации и самопоругания… особенно пригодится юным мальчикам…
серебристая бумага на ветру, ветер и пыль далеких двадцатых, Он смотрел на что-то очень давно, там, где напротив старого кладбища некогда была лавка букиниста…
«Мертвая юная плоть в заношенном нижнем белье торгует сексуальными словами для магнетического Закона 334… Значит, простая лепта свое отслужила, сэр, от железного повторения… Задница и гениталии испытывают зуд в суходрочке 1929 года, означающей разорванные крылья Икара… Система контроля, вытесненная из половины тела, нашептывает кожные инструкции памяти тающего льда… область Испании… впереди каналы, яркие и отчетливые… Линия тела, подогнанная под чужое нижнее белье, а Кики выходит вперед на пожелтевшем фото… печальный образ, запыленный панамской ночью…
Короче, подумай заранее, пока они не сумели как-то запереть на замок китайцев, о том, что отмена смертной казни — это война прошлого… Прекратить казни через повешение — благородно? Точно та же позиция… Поменявшиеся местами годы в конце концов одно и то же…
крик сквозь далекий рассвет задних дворов и зольников… грустный призрак в турникете… Теневые автомобили и ветровые лица приблизились к Концу Света… запах высохшей спермы в пестром платке приносит из дальних стран сладкое юное дыхание… мягкие шарики на медной кровати в Мексике… нагишом… мокрый… карболовое мыло… тугие пончики… кусок мыла, в раздевалке вытирают друг друга насухо под "Небо мое голубое"… ухмыляясь, пока двое других наблюдали… Летний рассветный запах его промежности…
Поменявшиеся местами?.. Та же позиция… Печальный образ циркулирует сквозь обратное время… Плиходи пятниса».
Он пришел в пятницу. Мы перешли к необсуждению вопроса, изучая подъездный шум с работы домой…
— «Некогда был я, мистер».
нездоровое ждущее лицо, тусклое, дрожащее, далекое, рассвет в его глазах: «Вы за мной следите? Знаете, кто я такой?»
Короче, в аэропорт Майами я попал на щелчок раньше счетчиков Гейгера…
— У вас сэндвичи с ростбифом горячие?
— У нас все сэндвичи холодные.
Произнеся эти тяжелые и холодные, как полицейская дубинка зимней ночью, слова, она выложила сэндвич на прилавок, насквозь промокший от холодного сырого салата.
— Вы за мной следите? Знаете, кто я такой? Я уцелевший после рейса 52.
Я вхожу в аэровокзал и вижу кое-что интересное. Это целая школа идиотов… “умственно отсталых детей”, если вы из тех, кто оборванца из Джорджии величает джентльменом с Юга… все ради безопасности держатся за руки, на шеях висят карточки, весь комплект направляется на особый отстрел в Коннектикут. Я залетаю в мужской туалет, отыскиваю дальнюю кабинку, спешно вынимаю из портфеля пластиковый пакет с Не-ДТ — Недифференцированной Тканью, — сырой, мексиканской, вонючей, точно дохлый аллигатор, но это ничто по сравнению с тем зловонием, которое Не-ДТ испускает, когда я срываю пломбу и леплю себе угрюмую идиотскую физиономию красавчика и мощный торс. Эта Не-ДТ жжет, как напалм, и я на минуту отключаюсь от боли. Потом я возвращаюсь с горячим сухостоем. Дожидаюсь, когда в старой спальне погасят на ночь свет. Я выхожу, воняя катастрофой, как и всякий идиот, и хватаюсь за умственно отсталую руку. Какая-то старая дура принюхивается и смотрит, вот я на нее и набрасываюсь:
— Я что, знаю вас, дамочка? Кого вы хотите загипнотизировать?
Она подходит поближе, сама нарываясь на катастрофу. Я сажусь, переваливаясь с боку на бок в своей Не-ДТ, точно аллигатор, медленно потираю промежность, и тут какой-то понятливый типчик принимается пялить на меня глаза, а потом отворачивается — поспешно, будьте уверены. Придется поторапливаться. Эта Не-ДТ держится всего 72 часа…
— Вы за мной следите? Знаете, кто я такой?
Глава 6
Дело Целлулоидной Кали