Мясники. Крайне жестокие и малоизвестные преступники из прошлого века

Шехтер Гарольд

Рано утром в ту же субботу огромная толпа собралась у гробовой конторы Саймона Гартланда. Так много людей жаждали взглянуть на трупы семьи Диринг, что власти наконец согласились их показать. Вход был только по билетам. На ступенях перед входом стояли полицейские, чтобы никто без пропуска не пробрался внутрь. Ровно в 10 часов ворота были распахнуты настежь и жаждущей публике разрешили войти в здание, встав в очередь по одному.

Тела лежали рядом друг с другом в красивых гробах из орехового дерева, на каждом была серебряная табличка с именем и возрастом жертвы. В соответствии с католическим обычаем у изголовья гробов горели свечи. Гартланд сделал все возможное, чтобы смягчить вид изуродованных тел, завернув их в плотно прилегающие белые саваны до подбородка, чтобы скрыть ужасные раны на горле. Тем не менее, как пишет один из репортеров, трупы представляли собой жуткое зрелище: «Жестокие, подлые удары топором были видны на раздробленных черепах, с тошнотворными ранами, многочисленными порезами на лице, и отсеченными пальцами у маленькой девочки, которая пыталась закрыться от смертельных ударов. Лица

малыша и отца были самыми спокойными, остальные – искажены агонией. У одного тела наружу сочился мозг, а лицо другого было черным». Когда толпа проходила мимо трупов, мужчины от удивления открывали рты и отводили глаза, а женщины дрожали, хватались за горло и разражались громкими рыданиями [90] .

90

Там же.

Просмотр продолжался до часу дня: на это время были назначены похороны. У дома Гартланда собралось около дюжины машин: катафалки для взрослых жертв, карета скорой помощи для четверых детей, еще одна машина скорой помощи для носильщиков, а также экипажи для перевозки членов семьи, друзей и других скорбящих. Когда торжественная процессия направилась к кладбищу Святой Марии, на улицах собрались тысячи горожан. Многие отстали от кортежа и следовали за ним до кладбища, где у ворот стояли полицейские, чтобы не допустить вторжения посторонних на церемонию похорон.

На кладбище преподобный Фрэнсис Хопкинс из церкви Святого Филиппа де Нери произнес надгробную речь, отдав «дань памяти усопшим». Затем он совершил католический ритуал погребения. Окропив гробы святой водой, он прочитал псалом De profundis с гимном: «Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония – Господи! Кто устоит?» Затем восемь гробов были опущены в одну квадратную могилу и были произнесены последние молитвы:

Избави меня, Господи, от смерти вечнойВ тот страшный день,Когда содрогнутся земля и небеса,Когда придешь Ты судитьРод людской на муки огненные.Трепещущий, готовлюсь я и убоюсьБлагоговейно Грядущего судаИ грядущего гнева.Тот день, день гнева,День суда и милосердия,День великий и прегорький.Вечный покой даруй им, Господи,И вечный свет воссияет им [91] [92] .

91

Перевод с латинского на русский Алексея Косинова. – Прим. ред.

92

Там же; см. также Anon., Life, Confession, Crimes, 68–69.

11

Хотя десятки любопытствующих посещали ферму Диринга с тех пор, как газеты впервые сообщили о резне, в воскресенье на ферму съехалась огромная толпа – по некоторым оценкам, несколько тысяч человек. Одни приехали на лошадях, другие – в каретах. «Извозчичьи дворы по всему городу делали хороший бизнес, – сообщала газета Philadelphia Inquirer, – сдавая в аренду упряжки для тех, кто хотел после обеда прокатиться до жилища семьи Диринг» [93] . Многие добирались туда пешком. Один из местных журналистов был поражен, «увидев огромное количество людей… идущих и бегущих, словно от этого зависели их жизни».

93

“Great Tragedy,” PI.

«Здесь были и старики, которым самим было недалеко до могилы, и сотни молодых людей, отправившихся в это жуткое паломничество. Мимо нас стремительно пронесся священник евангелистской церкви. Калека на костылях перебирал своими кривыми ногами по пыльной дороге, причем довольно успешно. Женщин, однако, было больше, чем мужчин, причем всех возрастов и во всех нарядах: от модно одетой дамы в открытой повозке до бедной швеи, идущей пешком… С расстояния в полмили мы могли видеть эту пеструю толпу: одни собрались возле дома, другие бродили по прилегающим полям. Эта сцена… напоминала ярмарку или карнавал» [94] .

94

Anon., Life, Confession, Crimes, 45.

Жаждущие увековечить память о злодеянии, многие из этих зевак умудрялись протиснуться в амбар и унести с собой деревянные щепки с забрызганных кровью половиц. Один потрясенный наблюдатель видел, как «мужчина поспешно встал на колени прямо в грязной соломе и навозе, вырезал кровавое пятно размером с серебряную пятицентовую монету, аккуратно завернул его в бумажку и еще более аккуратно положил в жилетный карман». Если бы не контингент полицейских, выставленных у главного дома, «сам дом был бы разнесен по частям этими охотниками за сувенирами». Еще более шокирующим было поведение, наблюдаемое на месте, где было найдено тело Корнелиуса Кэри. Подобно более поздней породе искателей сенсаций – тем, кто

делает селфи на местах катастроф, – посетители устраивались прямо посреди стога сена, в котором был обнаружен зарезанный труп, в то время как их друзья с весельем наблюдали за происходящим. Прежде чем «медленно удалиться, чтобы дать возможность другим… повторить то же самое», они брали [95] на память горсть сена – в идеале забрызганного засохшей кровью [96] .

95

Подобное поведение сегодня нам кажется странным и даже пугающим. Хотя сейчас люди, даже читающие эту книгу, не так уж отличаются от тех, о ком пишет автор. Потому что люди всегда тянулись к теме смерти, и раньше «сувениры» с мест убийств или казней, а сегодня книги и фильмы про маньяков привлекают огромное число людей. Они имеют для них некий сакральный смысл. Приобщиться к насилию, чтобы ощутить радость оттого, что это насилие случилось не с тобой. Испытать эмоции, которых обычная жизнь дает не так уж много. – Прим. Алёны Ленковской.

96

Там же.

Ко вторнику, 16 апреля, полиция практически прекратила поиски предполагаемого сообщника Пробста. Во-первых, они пришли к выводу, что Пробст был прирожденным лжецом – «отъявленным фальсификатором», по словам одной из газет. «Кроме его заявления о том, что он убил парнишку Корнелиуса, они не верят ничему из того, что он сказал» [97] . Но было и кое-что еще. Властям казалось немыслимым, что могут существовать одновременно два человека, способных на подобное злодеяние. Как сказал один из наблюдателей: «Когда об убийстве только объявили, многие отказывались верить, что у одного человека может хватить смелости или способности убить восемь человек; с другой стороны, еще менее вероятно то, что могут встретиться два человека, одинаково лишенные жалости или угрызений совести» [98] [99] .

97

“Arrest of the Murderer.”

98

Очень даже могут. В России есть яркие примеры таких преступлений, которые совершали не в одиночку. Например, «молоточники» из Иркутска. — Прим. Алёны Ленковской.

99

Anon., Life, Confession, Crimes, 60.

Рано утром в среду, 18 апреля, Пробста, одетого в «тюремную робу и штаны», доставили в суд для предъявления обвинения. Хотя он «был уверен, что его призовут к ответу только за убийство Корнелиуса Кэри», Большое жюри присяжных предъявило ему обвинение в убийстве Кристофера Диринга, его жены и четырех детей, а также Элизабет Долан и Кэри. Затем его отвезли назад в тюрьму Мойяменсинг и вернули в камеру – ту самую, в которой, как отмечали газеты, в ожидании казни умер Кристиан Бергер [100] . Там Антон Пробст ожидал суда в качестве единственного обвиняемого в расправе над семьей Дирингов.

100

“Trial of Anton Probst.”

12

В среду, 25 апреля, менее чем через две недели после ареста, Антон Пробст предстал перед судом. За несколько часов до начала процесса улицы вокруг здания суда были заполнены тысячами мужчин и женщин, надеющимися попасть внутрь. Полицейские, стоявшие у входа, сдерживали возбужденную толпу, разрешая вход только «уполномоченным лицам, судьям и другим служащим суда, членам коллегии адвокатов, представителям прессы и свидетелям», а также тем немногим счастливчикам, которые первыми прибыли на рассвете и мгновенно переполнили зрительскую часть зала суда. В половине девятого вечера к задней части здания подъехал тюремный фургон. Пробста, окруженного отрядом полицейских, провели к задней двери, в то время как толпа устроила хор насмешек и проклятий. Перед тем как заключенный скрылся внутри, шеф Рагглс, остановил его на мгновение, чтобы дать толпе возможность взглянуть на «одержимого убийцу» [101] .

101

Там же; см. также “Fiend Caught.”

Хотя Пробста обвиняли в восьми убийствах, судить его должны были только за одно: убийство Кристофера Диринга. Председательствующий судья Джозеф Эллисон начал процесс, поручив секретарю Джорджу Х. Муру зачитать обвинительное заключение, в котором утверждалось, что Антон Пробст, «не имея страха Божьего перед глазами, но будучи движим и обольщен по наущению дьявола, в седьмой день апреля в год Господа нашего тысяча восемьсот шестьдесят шестой… с помощью силы и оружия и так далее, злонамеренно совершил нападение, совершив убийство Кристофера Диринга» [102] .

102

Sellers, Classics of the Bar, 271.