Мятеж
Шрифт:
Ему было стыдно за свой народ [70] .
Стыдно не стыдно, но надо готовиться к дневке. Он решил передвигаться только по ночам, а днем отдыхать и вести наблюдение со стационарной позиции.
С этой мыслью граф направился дальше, прошел примерно с полкилометра, прежде чем нашел дерево, которое его устроило. Примерно такое же, на котором он соорудил себе домик в поместье, там была развилка ветвей на высоте примерно десять метров над землей, вполне хватит и для того, чтобы немного поспать, и для того, чтобы вести наблюдение. Ежи снял с ноющих плеч рюкзак, привязал к нему веревку, потом вскарабкался на дерево и на веревке подтянул его туда. Осмотрелся – место как нельзя лучше, дерево на самой опушке, и с него можно не только вести наблюдение, но и простреливать подходы к лесу.
70
В нашем мире примерно то же самое сказал маршал Юзеф Пилсудский.
Привязав рюкзак к дереву, чтобы не упал, он достал маскировочную сеть, наподобие рыбачьей, и небольшую, но мощную подзорную трубу от Цейсса. Маскировочной сетью он накрылся, после того как залег, а трубу поставил на максимальное, шестидесятикратное, увеличение, и начал просматривать то, что было впереди – а впереди, километрах в двух, был полевой казачий лагерь сектора Ченстохов.
Увиденное не радовало.
Несколько легковозводимых ангаров с распахнутыми настежь створками, в жилой зоне явно погулял огонь. Две машины, обе сгорели, стоят на ободах – «Выстрел» и небольшой внедорожник. Разгромленные модули, палатки либо снесены, либо сгорели. Не видно ворон – а это значит, что трупов нет.
Граф Ежи отличался наблюдательностью и острым умом, и поэтому он сумел разглядеть то, что ему никак не понравилось, и то, чего не углядели дешифровщики на снимках авиаразведки. Здесь было два поста на въезде, один отстоял от другого примерно на пятьсот метров, и на первом, и на втором имелись капониры для техники и полевые укрепления для солдат. Все было пусто – ни солдат, ни техники – даже пулеметы сняли. Но самое главное – ни на первом посту, ни на втором не было ни следов боя, ни разрушений – вообще ни единого следа от пули или взрыва.
А так не должно быть. При штурме эти посты приняли бы на себя первый удар, там разрушения были бы максимальными. А если не было боя, значит, либо казаки просто ушли, что невозможно, учитывая следы боя в периметре, либо...
Либо их как-то захватили врасплох. Кто-то проник внутрь периметра, беспрепятственно миновав оба кольца периметра – и внешний, и внутренний, и завязал бой уже внутри. Это был не удар и не десант с вертолета: ни крыша ангара, ни крыша навеса для мехпарка не повреждены, а если бы огонь велся с вертолетов, то повреждены были бы именно они в первую очередь. Захватить расположение казаков было бы невозможно, если только...
Если только кто-то из казаков не провел врага внутрь. Кто-то – кому доверяли и перед кем распахнулись ворота.
Предатель!
Граф Ежи сложил трубу и убрал ее в рюкзак – на случай, если придется срочно сматываться отсюда. Привязал себя той же эластичной лентой к дереву, просто передвинув карабин и растянув ее до предела, чтобы не свалиться во время сна. Лучше бы ему это не делать, потому что в случае чего привязанный человек лишается свободы движения – но он это сделал.
И заснул.
Не зная, что его заметили и за ним уже следят.
К чести графа следует сказать, что он не проспал. Переиграл тех, кто решил взять его живьем.
Спецназовцы вырабатывают за время службы особый тип сна, они и спят и не спят одновременно. Каждые пять-десять минут они просыпаются, находясь в этаком полусне, оценивают обстановку и снова засыпают. Обычные люди так спать не могут, а граф был совершенно обычным человеком, пусть и офицером, он не проходил курса специальной подготовки. Но зато ему не раз и не два приходилось ночевать на деревьях и лазать по деревьям – в их имении деревьев было много, лазать по ним с окрестными пацанами, прыгать с них, воевать на них было любимым занятием. И поэтому он даже во сне почувствовал, что по дереву кто-то лезет, а этот кто-то мог быть лишь человеком. Проснувшись, он первым делом осторожно снял с предохранителя пистолет-пулемет, тот был у него под рукой, примотанный ремнем. Предохранитель здесь был удобный, не щелкал, как на «АК», и перевелся в режим огня очередями бесшумно. Теперь надо было решать – либо прыгать и уже в падении попытаться открыть огонь, либо бросить гранату, либо попытаться взять того, кто лезет сейчас к нему. Поразмыслив, граф выбрал третье – если бы его хотели убить, уже убили бы, окружили дерево и открыли бы огонь изо всех стволов, дело нехитрое. Поднимающийся по стволу хочет выяснить, кто он такой, а не убить – возможно, это свой. Хотя... в нынешние времена сложно различить, кто свой, а кто чужой.
Выждав момент, он сделал только одно, но верное движение – дернулся, чтобы повернуться, да так и пристегнутый к стволу схватил одной рукой человека за шиворот, второй – сунул ему под нос дуло оружия.
– Тихо!
У незваного гостя был нож, хороший нож, но они посмотрели друг другу в глаза, и человек понял, что пытаться бессмысленно.
И тут же граф Ежи уловил осторожный шорох шагов внизу, те, кто окружили дерево, поняли, что произошло, и отступали, чтобы не попасть под огонь или разрыв гранаты.
– Эхо, – произнес граф и понял, что на пойманного это не произвело ни малейшего впечатления. Не врубился, что ли?
– Эхо, говорю.
– И что?
Голос у человека был сиплым, сам он – неопрятный, небритый, от него тяжело пахло потом и землей. Нехорошо-с...
– Из казаков, что ли? – наугад спросил граф, пока человек не совершил какую-нибудь глупость, и опять-таки по глазам понял, что попал в самую точку.
– Из них. А ты с какого сословья?
– С дворянского. Граф Ежи Комаровский, лейб-гвардии гусарского.
Такое представление имело двойной смысл – он не знал, кто перед ним. Сказано – из казаков, но и соврать запросто мог. Если повстанцы, то произнесенное имя представителя польского шляхтича, причем не из загонковой шляхты [71] , тормознет их от того, чтобы без разговоров начать стрелять. Если казаки – тоже поостерегутся, дворянин как-никак. В общем, ему надо было выиграть время, чтобы сориентироваться, и он так его выиграл.
– И что будем делать, ваше благородие?
71
Обнищавшей, загонковой считалась шляхта, лишившаяся поместья. Такой было немало, я уже описывал – почему, у многих поместья и не было никогда.
– Сколько вас?
Человек не ответил.
– Поговорим? Не стреляйте.
– О чем нам гутарить, пан?
– О жизни. Ты спускаешься. И стоишь как вкопанный. Брошу гранату – все на небесах окажемся. Ты старший?
– Нет.
– А я со старшим разговор иметь хочу. – Граф Ежи отпустил человека: – Пошел!
Пока тот спускался, граф расстегнул карабин на до предела натянувшейся ленте, обретая свободу действий, достал гранату, разогнул усики и пропустил палец в кольцо. В отличие от этого... незнамо кого, граф не стал спускаться с дерева, он просто спрыгнул с него, не выронив ни пистолет, ни гранату.