Мятеж
Шрифт:
– Козаки! – заполошно крикнул кто-то у распахнутого настежь десантного отсека, и в этот момент Соболь бросился на ближайшего жолнера.
Соболь был сибирским старовером – и напал страшно, с каким-то медвежьим рыком и воем он, со связанными руками, навалился на жолнера, молодого еще пацана, сбил его со скамейки и вцепился в лицо зубами. Раздался визг... похожий на заячий...
Рванулся вперед и Певец... второй жолнер успел поднять автомат и выстрелить Соболю в спину, но больше он ничего не успел. Певец сбил его с сиденья, навалился всем телом, пытаясь бить коленом. Перед лицом у него почему-то оказалось ухо...
На последнего жолнера напали сразу двое, и им же удалось первыми высвободить руки – придурок носил за поясом охотничий кинжал. Высвободившись, один рванул из кобуры третьего пистолет, схватить автомат он уже не успевал... жолнер, только что покинувший десантный отсек машины, сунулся обратно – и отлетел, получив пулю в лицо. Второй казак рухнул за пулемет, чей ствол грозно торчал из блистера и про который жолнеры забыли.
А напрасно...
Пулемет застучал, оглушил, сыпанул гильзами и звеньями ленты в салон, запахло пороховыми газами. Двое жолнеров оказались на пути свинцовой струи, и их буквально перерезало пополам пулеметной очередью почти в упор. Командир жолнеров, понимая, что ничего другого сделать не успевает, дважды выстрелил в спину одному из пленных казаков, которых они вытащили из вертолета, прицелился во второго – и рухнул, получив автоматную очередь в спину...
Один из казаков, вооружившийся пистолетом, подбежал к пилотской кабине, которая не была отделена от десантного отсека перегородкой, ткнул стволом в затылок второго пилота, который лихорадочно пытался отстегнуться от кресла, чтобы сбежать.
– Двигатели на взлетный режим, сука!
– Не розумию, пан! – крикнул поляк.
– Все ты разумиешь! Двигатели на взлет, убью!
В салоне тарахтел пулемет, стегая свинцовыми плетями залегших, перебегающих, пытающихся вести огонь жолнеров. Еще один пулемет кто-то из казаков лихорадочно отсоединял от турели, чтобы бить в ту же сторону через сдвинутую в сторону дверь десантного отсека.
Большой несущий винт крутился все быстрее...
Автомашина остановилась в нескольких шагах от вертолета...
– Сотник! Там Велехов! – крикнул кто-то.
– Помогите ему!
Сотник, теряя сознание, не вышел, а вывалился из машины...
– Пошел, бастард! Пошел!
Один из казаков бежал навстречу машине, в руках у него был богемский автомат.
– Я Комаровский! – крикнул граф Ежи, опасаясь, что в горячке боя влепят по нему...
– А это кто? – заорал подбежавший казак.
– Это генерал Змиевский! Его надо доставить в штаб!
Из кузова машины ударила автоматическая винтовка – раз, затем еще раз. И казак, и граф Ежи упали. Высвободившись, Змиевский бросился прочь, навстречу наступающей жолнерской цепи.
– Стреляйте по ним!!!
Из десантного отсека вертолета басовито ударил второй пулемет – один из казаков, который еще оставался жив, подтащил его и большой короб на двести пятьдесят патронов и открыл огонь. Свинцовая плеть жиганула по ногам Змиевского, и он упал, не пробежав и двадцати метров, ударила по машине, выбивая искры из кузова. Потом пулемет перенес
Граф Комаровский попытался ползти, но не к вертолету, а туда, где в поле лежал его враг. Рядом валялся автомат, он подцепил его за ремень и поволок за собой...
– Андрюху ранили! – заорал кто-то рядом.
Он продолжал ползти, не чувствуя ног. Для себя он решил – если и придется умереть, то он умрет, забрав с собой на тот свет убийцу отца. Потому что не должна такая мразь жить на свете. Несправедливо это будет.
Кто-то подбежал и к нему.
– Забираем!
Его потащили назад к вертолету...
– Беглеца... Беглеца... заберите! Предателя!
Его не слышали...
В вертолете весь пол был залит кровью, графа положили рядом с люком, и он увидел, как кто-то тащит Змиевского...
– Взлетаем! Взлетаем, браты!
Генерала Змиевского положили рядом с ним, он смотрел прямо на графа, и в глазах его горел огонь.
– Еще... Польска... не сгинела... – выдавил из себя он.
Вертолет оторвался от земли, покачиваясь, нехотя стал подниматься все выше и выше...
– Топлива на двадцать минут! – заорал казак, дежуривший у кабины. – Не долетим!
– Плевать! Сядем, вызовем помощь!
По вертолету барабанили пули, из пулемета и автоматов вниз били казаки. Вскрикнул раненый.
– Радио [105] ...
Один из казаков повернулся.
– Тебе чего, пан?
– Радио... дай... – повторил граф Ежи.
Хорошо, что руки пока работают. И голова. Неужели инвалидность?
Но и это – лучше, чем бесчестие...
Граф с помощью казака включил рацию – она была выключена, чтобы не выдать себя обменом.
105
Рация(польск.).
– Нажми... три... три... нажми...
Хуже не будет...
– Вызываю Берзалой! – прокричал граф, когда по сигналу в наушнике понял, что связь подключена, и особо не надеясь на успех. – Вызываю Берзалой!..
– Кто вызывает Берзалой? – почти сразу отозвалась рация. Голос был гортанным, по-русски он говорил, съедая часть букв, как будто говорящий держал во рту горячий чай.
– Это Стрелец. Это Стрелец!
– Кто? Ты где взял позывной?
Граф Ежи не знал, что делать, он запаниковал и начал шпарить открытым текстом. Удивительно, но чеченец, подполковник Мадаев, поверил ему, несущему подозрительный бред.
– Я поляк! Был у вас в штабе перед заброской. Аслан! Меня должен знать Аслан!
– Помню тебя, абрек. Говори, чего хочешь?
– Это ты хочешь! Польского генерала пленить хочешь?
– Спрашиваешь, абрек. Дело...
– Ставлю рацию на прием! Прилетай и забирай!
– Ты где, абрек? Что с тобой...
– За линией... фронта... Нет времени... Прилетай – и забирай, дополковник.
Ничего больше не слушая, граф Ежи переключил рацию на передачу постоянного сигнала на одной частоте. Если он немного разбирался в людях – кавказский дополковник, у которого под рукой вертолеты, не станет ничего ждать и проверять – соберет команду и вылетит. На это – полчаса. Если они успешно сядут, то, можно сказать, спасены...