Мятежная
Шрифт:
– Я предположил, что видел на записи именно тот момент, когда тебя ранили в это плечо, – говорит он. – Думаю, я прав.
У меня подгибаются колени. Он небрежно хватает меня за воротник и тащит за собой. Ткань впивается в горло, душит, и я, спотыкаясь, бреду за ним. Все тело дрожит.
Когда мы доходим до лифтов, он рывком ставит меня на колени рядом с женщиной-правдолюбом, которую я уже видела. Она и еще четверо других – на прицеле у лихачей.
– Приставьте к ней пистолет, – командует Эрик. – Не нацельте, а приставьте.
Один
– В чем дело, Эрик? – спрашиваю я. – Боишься маленькой девочки?
– Я не дурак, – отвечает он, проводя рукой по волосам. – Вся эта ерунда с девчонками срабатывала раньше, но теперь – нет. Ты лучший цепной пес, какой у них есть.
Он наклоняется ближе.
– Именно поэтому я уверен, что тебя скоро прибьют.
Открываются двери одного из лифтов, и лихач выталкивает оттуда Юрайю. У того на губах кровь. Он ведет его к остальным дивергентам. Юрайя бросает на меня быстрый взгляд, но я не понимаю, что он хочет передать мне. Получилось или он не успел? Судя по тому, что оказался здесь, – нет. Теперь они найдут всех дивергентов в здании, и большинство из нас умрет.
Возможно, мне следует бояться, но я начинаю истерически смеяться, хотя и про себя. Я кое-что вспомнила.
Действительно, я не могу прикоснуться к пистолету. Но в заднем кармане у меня спрятан нож.
Глава 16
Я передвигаю руку за спину, сантиметр за сантиметром, чтобы солдат, приставивший мне к голове пистолет, ничего не заметил. Снова открываются двери лифта. Предатели-лихачи приводят очередного дивергента. Женщина-правдолюб справа от меня начинает плакать. Пряди волос прилипли к ее рту, мокрому то ли от слюны, то ли от слез.
Моя рука доходит до уголка кармана. Я стараюсь держать ее неподвижно, хотя внутри дрожу от предвкушения. Надо дождаться нужного момента, когда Эрик будет рядом.
Я сосредоточиваюсь, представляя, как при каждом вдохе воздух наполняет мои легкие, все их уголки. Выдыхая, я словно вижу, как насыщенная кислородом кровь идет к сердцу, а лишенная его – от сердца к легким.
Проще думать об анатомии процесса, чем глядеть на сидящих в ряд дивергентов. Слева сажают мальчика-правдолюба, ему не больше одиннадцати лет. Но он ведет себя отважнее, чем женщина справа. Не пугаясь, смотрит прямо на стоящего перед ним солдата-лихача.
Вдох, выдох. Кровь распространяется по конечностям. Сердце – мощный мускул, самый сильный в организме в смысле выносливости. Подходят другие лихачи, докладывая об успешно проведенных обысках на других этажах «Супермаркета Безжалостности». На полу лежат сотни людей, подстреленные не пулями, а чем-то другим. Непонятно зачем.
Но я продолжаю думать о сердце. Теперь уже не о своем, а о сердце Эрика, о том, какая пустота наступит в его грудной клетке, когда оно перестанет биться. Как бы я его ни ненавидела, на самом деле, мне не хочется убивать его. По крайней мере, не ножом и не на такой дистанции, что я буду непосредственно чувствовать,
Я подмечаю, что никто не привел сюда девочку-правдолюба, ту, которой я помогла. Значит, ей удалось сбежать. Хорошо.
Эрик складывает руки за спиной и начинает расхаживать вперед-назад перед сидящими в ряд дивергентами.
– Мне дан приказ доставить к эрудитам всего двоих из вас, для опытов, – говорит он. – Остальные будут казнены. Есть несколько способов определить, кто из вас представляет наименьшую ценность.
Он замедляет шаг, подходя ко мне. Я напрягаю пальцы, готовая схватить рукоятку ножа, но он не подходит близко. Эрик останавливается напротив мальчика.
– Мозг развивается до двадцати пяти лет, – произносит Эрик. – Значит, в тебе дивергенция еще не успела полноценно сформироваться.
Он поднимает пистолет и стреляет.
У меня изо рта вырывается сдавленный крик, когда я вижу, как мальчик падает на пол. Я зажмуриваюсь. Мое тело рвется к нему, но я сдерживаюсь. Ждать, ждать, ждать. Сейчас я не могу думать о мальчике. Ждать. Я заставляю себя открыть глаза и моргаю, чтобы скрыть слезы.
Мой крик достиг определенной цели. Эрик – прямо передо мной. Он усмехается. Я тоже привлекла его внимание.
– Ты достаточно молода, – заявляет он. – Явно не завершила развитие.
Он делает шаг ко мне. Мои пальцы приближаются на дюйм к рукоятке ножа.
– Большинство дивергентов получают на проверке склонностей двойной результат. Некоторые – даже обычный, одинарный. Пока что никто не получал тройной, не в силу своих склонностей, а потому, чтобы получить такой результат, надо на определенном этапе отказаться от выбора, – говорит он, продолжая приближаться. Я запрокидываю голову, глядя на Эрика, на металл пирсинга на его лице и пустые глаза.
– Мои начальники считают, Трис, что у тебя двойной результат, – издевается он. – Они не думают о том, какой ты сложный человек. Просто смесь Лихачества и Альтруизма, самоотверженная до идиотизма. Или храбрая до одурения?
Я сжимаю пальцы на рукоятке ножа. Он наклоняется ко мне.
– Между нами… я полагаю, у тебя был тройной результат, поскольку ты такая упертая и не сделаешь выбор просто потому, что тебе приказали, – говорит он. – Не просветишь меня?
Я бросаюсь вперед, мгновенно вытаскивая руку из кармана. Делаю резкий удар вверх и закрываю глаза. Я не хочу видеть кровь.
Чувствую, как нож входит в его плоть. Выдергиваю. Мое тело вибрирует в такт пульсу. Шею и затылок заливает пот. Я открываю глаза и вижу, как Эрик, обмякнув, падает. И начинается хаос.
У большинства лихачей-предателей в руках по паре пистолетов, часть из них заряжена не пулями. Сейчас приходится хвататься за боевые. Юрайя набрасывается на одного лихача и с силой бьет того в челюсть. Предатель теряет сознание и падает. Юрайя хватает его пистолет и начинает палить по ближайшим противникам.