Мятежный капитан
Шрифт:
Эдик усмехнулся, быстро пробежав глазами по тексту воззвания, и пошлёпал дальше, хлюпая ботинками по бесконечным лужам. Он уже основательно промочил ноги и решил завершить первую прогулку на свободе. Те два часа, которые Громобоев провёл, гуляя под дождём, он беспрерывно размышлял, как ему жить дальше. Пока в голову ничего путного не приходило. На душе и сердце было муторно.
Возвращаться в квартиру к подлой изменнице Ирке не хотелось, уж слишком сильна была обида за то предательство, которое она совершила! И ладно бы только изменила, но ведь ещё и содействовала заточению в психбольницу (хотя бы тем, что не возражала и не выручала), а потом помалкивала и не раскрывала друзьям места его заточения! Хорошо, что у Эдика хватило ума и выдержки, чтоб не начать буйствовать в отделении, иначе не миновать многомесячного курса отупляющих уколов, сильнодействующих таблеток и смирительной рубашки.
«Но куда же податься теперь? Может в казарму? Там всегда найдётся свободная койка…» — подумал капитан.
Взгляд Эдика упал на очередную петицию, прилепленную к столбу и написанную всё тем же неровным почерком. Снова популистские лозунги, снова призывы, но вот на этом листочке помимо призывов была и содержательная часть:
«…мы, организационный комитет, оповещаем о проведении в ДК имени…учредительного съезда Народного фронта». В конце текста указывались и дата и время проведения.
А вот это уже важная и ценная информация! Который месяц Громобоев искал, с кем можно было пообщаться по душам, излить наболевшее, но как найти единомышленников с неприязнью относящихся к правящим кругам. И вот они сами нашлись! Призывают встретиться и сплотиться.
«Действительно, надо бы посетить сборище неформалов», — подумал Эдик.
Громобоев огляделся, а вдруг провокация КГБ: повесили прокламацию, а сами ищут диссидентов и ловят на живца! Нет, вроде бы никто не следил, ни один подозрительный субъект не косился на него тайком из засады. Капитан аккуратно отлепил бумажку от ржавого металла и сложил в карман. Надо поразмыслить и попробовать попасть на это мероприятие. Но в качестве кого на него попасть? Прохожим, заглянувшим на огонёк? Не прогонят? Да и если в зале случайным гостем сидеть, то тогда выступить не дадут. А язык у Эдуарда в данный момент чесался, и очень хотелось поговорить о злоупотреблениях в отечественной психиатрии, о бесправии военнослужащих. А если попытаться выбраться делегатом? Интересно, какова норма представительства и порядок выдвижения?
Громобоев нырнул в подземку, домчался до конечной станции метро, поднялся, сел в автобус, который довёз его до окраины города, пересел на другой, доставивший в пригород, а затем как обычно третий пересадочный автобус вывез в область.
В опостылевшую квартиру естественно не пошёл, а направился в казарму. Солдаты батальона ничего не подозревали о заточении своего замполита в лечебницу для военных душевнобольных, никто Эдуарда ни о чём не спросил, как будто капитан и не отсутствовал некоторое время, а так, словно вышел на минутку из части за спичками. Да и солдатам ведь всё равно где начальство — лишь бы скорее окончился срок службы, тем более лозунги у бойцов неизменны: чем меньше командиров — тем лучше, главное дело — подальше от начальства — поближе к кухне!
Батальон только-только вернулся из столовой после ужина, в казарме стоял шум и гам. Эдик заглянул в Ленинскую комнату, и лишний раз убедился — общий бардак, который творился вечером в подразделении, присутствовал и тут: несколько солдат подшивали воротнички, один чистил сапоги, одного подстригали машинкой. Капитан выгнал полураздетых разгильдяев в бытовку, великодушно оставив тех, кто писал письма и читал подшивку газет. В бытовке всегда было тесно: бойцы брились, чистились, стриглись, гладили форму, поэтому отдельные хитрецы и находили себе места спокойнее — поближе к идейным и идеологическим ценностям. Впрочем, в казарме был вечер как вечер, ничего особенного — обычная казарменная суета.
Эдуард прошёлся по кубрикам, заглянул во все двери. В прокуренной каптёрке второй роты в ворохе портянок и кальсон рылся старшина прапорщик Еремеев: то ли сортировал, то ли считал. С этим прапорщиком у капитана Громобоева сложились хорошие, товарищеские отношения, а не просто взаимоотношения начальника с подчиненным.
— Фу! Ну, накурили, черти мазутные! Хоть топор в воздухе вешай! — возмутился капитан. — А ну-ка, живо проветривайте помещение!
Узбек-каптёр, знавший неприязнь замполита к курению, метнулся к окну и распахнул створки настежь.
— Молодец, военный! — одобрительно похлопал Эдуард солдата по плечу. — Иди пока погуляй, а мы со старшиной о делах поговорим…
Каптёр для подтверждения приказа скосил глаза на старшину, Еремеев сурово в ответ сдвинул брови, и солдат схватив пилотку, ремень и папиросы, метнулся на выход.
— Нарушаешь, старшина, не выполняешь приказ Министра обороны номер сто пятьдесят, запрещающий курение в помещениях.
— Ой, Эдуард Николаевич, да я весь в делах, не обратил внимания, что бойцы курили…
— А свой дымящий бычок тоже не заметил?
Еремеев хмыкнул в ответ, крепко воткнул окурок в пепельницу и с улыбкой спросил:
— Так хорошо?
— Гораздо лучше, чем его долгое тление и канцерогенный вонизм…
Старшина не стал ничего возражать, деловито открыл металлическую шкатулку, достал два граненых стакана, фляжку и спросил:
— Пить будете Эдуард Николаевич?
— Буду, — грустно вздохнул капитан и звучно дунул в пустой стакан. — Чем нынче угощаешь?
— Спирт!
— Чистый?
— Вчера выменял у кума и развел пополам. За качество приготовления напитка отвечаю! Спирт хороший, вкусный, медицинский, а не какой-нибудь технический или питьевой!
Громобоев, услышав о медицине, вздрогнул и невольно оттолкнул стакан от себя пальцами.
— Извините, товарищ капитан, болтнул нечаянно не в тему, но это же, не из запасов начмеда, этот спирт мне выдал мой кум — начальник аптеки.
Старшина живо накрыл служебный стол газеткой, и на ней, словно по щучьему велению появились нарезанное сало, хлеб, лук, чеснок, солёные огурчики и банка кильки в томате. Валера, хитро прищурив глаз, налил себе и капитану ровно по полстакана.
— Ты меня поджидал что ли? — удивился Эдик.
— Чувствовал, что придёшь. Я всегда готов и рад встрече с хорошим человеком, — усмехнулся Валера. — С возвращением! Ну, что… чокнемся?
— Да уж, спасибо на добром слове, я за эти дни действительно едва-едва не чокнулся… Вернее было бы сказать, чокнутым чуть не сделали…
— Чуть не считается! Тогда — вздрогнули!
Сослуживцы стукнулись стаканами, выпили, хрустнули огурцами, пожевали сало. Эдик шумно вздохнул.