Мыши и магия
Шрифт:
Маленькие нетопыриные глазки расширились от ужаса. Казалось, еще мгновение — и этот никак не желавший кончаться визг убьет его. В отчаянии Ночекрыл взмахнул крылом, и в тот же миг глаза тритона прояснились и видение пропало.
Некоторое время нетопырь дрожал от боли, пытаясь прийти в себя. До Бена дошло, что его огромные уши оказались чересчур чувствительны, чтобы выдержать внезапную атаку старого лягуха.
Шок от безжалостного убийства светляков был слишком силен. Бен не ел уже целый день, и желудок его был пуст, но сейчас его зверски затошнило.
Он подполз к краю скалы, и его начали сотрясать спазмы. Перед глазами
Ночекрыл в гневе подскочил к нему.
— Что, не хочешь, чтобы я убил старую жабу? — прошипел он.
Бен замотал головой.
— Тебе не нравится то, что я делаю с помощью твоей силы? — требовательно вопросил нетопырь.
Бен в ужасе посмотрел на него и снова замотал головой.
— Что за насекомые нынче пошли? — проворчал Ночекрыл. — Куда ни плюнь — то лунатик, то романтик, то просто малахольный.
Бен ничего на это не сказал — он корчился от тошноты. Это окончательно рассердило нетопыря.
— Я не доволен таким отношением к делу, — рявкнул он. — К твоему сроку службы прибавляется один день.
Сердце у Бена упало. Он-то уже надеялся, что через двадцать девять дней его ждет свобода — а тут их снова оказалось тридцать.
И глядя на глумливую ухмылку злодея, он понял его игру. Каждый день его службы нетопырь изыщет причину остаться недовольным и оставит его еще на день. Никогда, никогда ему не сделать так, чтобы хозяин остался доволен и освободил его.
«Все, я его раб, — подумал Бен. — И кажется, навсегда».
От самой этой мысли все его восемь колен ослабли, и он рухнул на каменный пол, беспомощно разбросав вокруг лапки, словно сломанные палочки.
Глава семнадцатая
ПОЛЕТ СОВЫ
Пробудись и узри чудеса — они повсюду вокруг тебя. Мы стареем, лишь когда утрачиваем любопытство и умение удивляться.
Ближе к вечеру Янтарка вынуждена была признать, что путешествие до дома Бена явно займет больше одного дня. Отряд пробирался полями целый день, все время обходя лужи или переправляясь через образовавшиеся после дождя ручьи и в целом двигаясь не быстрее очень старой мыши на воскресной прогулке.
Ну и, кроме того, бывшие узники жутко тормозили. Они останавливались поглазеть на каждое маленькое чудо — то это был облачного цвета венчик ипомеи, то летящие клином высоко в небе утки. Мыши купались в теплом дожде и потом долго принимали солнечные ванны, чтобы как следует обсохнуть. Они пробовали на вкус крапиву и лакомились перечной мятой и земляникой.
В свободное время Янтарка расспрашивала Бушмейстера и Дунбарру о нетопырях, но узнала очень мало. Судя по всему, они во многом походили на мышей, но активны были по ночам, охотясь на комаров и прочий гнус. Самым интересным было то, что видели они очень плохо. Днем солнце было слишком ярким, а ночью, собственно говоря, вообще было темно. Поэтому ориентировались эти твари по звуку, все время испуская очень тонкий писк и внимательно слушая эхо, в чем достигли небывалого мастерства.
«С такими ушами, — думала она, — летучая мышь наверняка слышит, что ты думаешь».
Неудивительно, что Ночекрыл прикрывал уши, когда его чудища в пещере разразились воинственными криками.
Весь день Янтарка училась, и размышляла, и следила за происходящим, беспокоясь о безопасности своих друзей.
Той ночью все двадцать семь мышей плюс одна полевка и один сахарный поссум нашли себе убежище в обширном дубовом дупле, занимавшем фактически весь ствол, а сверху открытом небу. Они расположились на отдых в сухих листьях, устилавших его дно.
Облака неслись на запад. Ближе к полуночи вышла луна — яркий серебряный шар. В пустом дереве под звездами Дунбарра рассказывал страшные истории про злобных тасманийских дьяволов и призраке старого ворона, который по ночам похищает души мышей, чтобы украсить ими свое гнездо. Этим он добился только того, что все слушатели страшно перепугались и усы у них встали дыбом. Ему пришлось срочно разрядить обстановку, рассказав анекдот про ехидну по имени Трубконосик, которая… — однако закончить его ему не удалось, так как мыши стали спрашивать, кто такая ехидна. Дунбарра объяснил, что ехидна — это такой небольшой зверек, похожий на ежа, но кладущий яйца, с жуткими иглами по всему телу и длинным носом вроде соломинки для коктейля, который он засовывает в землю и вылизывает оттуда муравьев. Еще он рассказал, что у ехидн ядовитые шпоры на лапах и что, когда из яйца вылупляется крошка-ехидна, она вцепляется в мамину шкуру и присасывается к ней с такой силой, что прямо в этом месте — неважно, где оно расположено, — выступает молоко.
Тут до мышей дошло, что Дунбарра им всю дорогу безбожно врал — и про дьяволов, и про привидения воронов, и теперь они катались по полу дупла, визжа от смеха и потешаясь над диковинной ехидной, которую он для них выдумал.
— Но я же правду говорю, — обиделся Дунбарра. — Ехидны и вправду существуют!
— Ага, — стонал от смеха Бушмейстер, — и живут они на Луне вместе со своими мамами!
Тут уже успевшие отсмеяться мыши снова покатились от хохота, и все началось по новой.
И вот посреди этого веселья холодок вдруг пробежал по Янтаркиной спине. В темноте у подножия дуба двигались какие-то тени.
Она вскочила и закричала:
— Берегись! — но было уже поздно.
В неверном лунном свете она увидела… полевок — целое племя, и каждая была вооружена иглой, серебряный звездный блеск которых дрожал на остриях маленьких копий.
— Ага, — весело закричала одна из них. — А мы вас напугали!
Янтарка чуть не расплакалась от облегчения: она узнала голос. То была малютка Таволга, одна из обитательниц норы позади Бенова дома.
Дышать ту же стало легче.
— Еще как напугали, — рассмеялась она.
Полевки запрыгнули на край ствола и заглянули в дупло.
— Что вы тут делаете? — спросила не успевшая как следует удивиться Янтарка.
— Охотимся на вас, конечно, — важно ответила Таволга.
Бушмейстер выступил вперед, поблескивая зверским оскалом шлема, и оглядел своих братцев и сестричек.
— И вы сами сюда добрались? — строго спросил он.
— А то, — смело отвечала Таволга. — И нам было нисколечко не страшно.
— У нас теперь есть копья, — вставил еще кто-то из молодежи. — Другие звери нас боятся.