Н 6
Шрифт:
Пока же моя работа — прыгать и отбивать. Закрывать угол и ловить. Ногой отбивать, кулаком, двумя руками. Переводить мяч через перекладину кончиками пальцев. То ли коктейль Дарины подействовал, то ли что-то изменилось в атмосфере, но мне наконец удалось перейти в боевой режим. Зрение стало четче, реакция еще больше усилилась. Я был уверен — нам больше не забьют. Но вот отыграемся ли?
Стадион выл в экстазе — местные выигрывали. На каждый удар — болелы вставали и рукоплескали.
А я — брал. И отбивал.
Два паса вышло: я кинул крайнему, он переправил в центр полузащиты, а там Игнат хорошо подставил спину и красиво упал. Чистый штрафной.
Противник выстроился желто-черной стеной. Игнат примерился к мячу. Далековато все же. Разбежались… Пробежал Рябов, Погосян, а Игнат, стоящий у мяча — ударил. И не верхом — вверх прыгнула короткая стенка «нефтяников» — а запулил прямо под ними. Не сильный, но точно посланный мяч, касаясь штанги, закатился в ворота.
Есть! 2:2! Ничья! Теперь — терпеть изо всех сил!
— Терпеть! — крикнул я своим.
— Красавцы! — заорал тренер, вскинув кулак. — Так держать!
Услышали? А то ор поднялся — барабанные перепонки лопаются. Стадион вскочил и заорал в полный голос, подталкивая своих к активным действиям.
И они есть, действия. Я вертелся, как карась на сковородке. Отбивал всеми частями тела. Ловить просто не успевал, да и били сильно — опасно ловить. Если бы не дар, как минимум два мяча пропустил бы. Наверное, зрители думали, что в меня многорукий Шива вселился, или, берите выше, сам Лев Яшин!
— Терпеть! — снова крикнул я защитникам. — Играть!
Мокрый, как только вышедший из душа, Матвеич свалился с судорогами. Не прошло и десяти минут, как та же участь постигла Бурака, но Матвеич, похоже, симулировал, а с Бураком все серьезно. Димидко нехотя поменял его на Гусака — тот вприпрыжку, как восторженный щенок, рванул на поле, всем своим видом говоря: «Только дайте мяч, ух, я вам покажу, где гусаки зимуют!»
И снова начались ферганские кружева. Распасы. Мяч гулял слева направо и обратно. Я уже вдоль ворот набегал, наверное, как полузащитник какой. Пот лился по лицу, спине, ногам…
И тут у того самого длинного узбека-индейца выдержка кончилась. Он вдарил сильно, но предсказуемо, мяч полетел по дуге и легко попал в мои руки, собранные корзинкой.
Сходу я кинул его так, чтобы он упал за центральной линией. Нападающие, Синяк и Погосян, заждались — рванули вперед. А ферганская защита, подтянувшаяся за всей командой на нашу половину поля, упустила буквально мгновенье. То самое мгновенье, которое требуется, чтобы развернуться и броситься назад.
А нашим разворачиваться не надо. Вот и разница. Что, гоняли меня вдвоем? Укладывали на поле? Теперь сами такое попробуйте.
Понеслись мои красавчики! На пределе возможностей понеслись, передавая мяч друг другу. Вратарь в воротах заметался, сделал шаг вперед… А без толку! Еще пас. Еще. И последний пас был уже вдоль лицевой линии — Рябову. Ему требовалось просто подставить ногу.
Ну-у-у!..
И подставил. И забил. ГОЛ! 2:3 в нашу пользу!
Погосян упал, сделав немыслимый марш-бросок. Сдох.
Но получилось же!
Димидко не выдержал, принялся бить себя в грудь, как Кинг-конг, и орать:
— Да! Молодцы! Не останавливаться!
— Терпеть! — силясь перекрыть рев трибун, завопил я.
Вытерпели! Смогли!
Со свистком почти все попадали — руки врозь и дышать, дышать, дышать. На ногах остались я, Синяк да Гусак. А ведь еще один подряд такой матч — и всё. Команда поломается. Ну не железные мы!
Будто последние выжившие на поле брани, мы принялись поднимать павших товарищей, направлять к раздевалке. В голове пел Микроб слова из песни «Оргии праведников»: «И я трублю в свой расколотый рог боевой, я поднимаю в атаку погибшую рать. И я кричу им: „Вперед!“. Я кричу им: „За мной!“ Раз не осталось живых, значит, мертвые — встать!»
Микроб… Хочется верить, что получится увидеться с ним в ближайшее время, чтобы применить талант и помочь ему, а потом использовать «лучшего в мире» только в самых сложных матчах.
Глава 8. Кто заказывал скорую психиатрическую помощь?
На самолет мы сели в тот же день, он отправлялся в полдвенадцатого ночи. Мы все, включая Димидко, напоминали зомби: шли молча, синхронно, покачиваясь. Только фотограф Олег был живой и Дарина, но она так за нас болела, так кричала, что сорвала голос.
Рассевшись в креслах, мы сразу же вырубились. Потом, приземлившись в четыре утра в «Шереметьево», вырубились уже в автобусе, а дома досыпали, причем, хоть была пятница, учитывая наши заслуги, Димидко дал нам выходной. Но проклятый организм, привыкший вставать рано, дрыхнуть до обеда отказался, и я восстал в девять, ощущая себя вареным кабачком.
На кухне сидел такой же вареный Клык, тупил в телефон, беспрестанно зевая. А поскольку это вещь заразная, мы стали зевать хором.
— Про нас опять пишут. — Клыков был как всегда многословен.
— Кинь ссылки на интересное. — Я рухнул на диван и уставился в экран.
Дзынь! Дзынь! Дзынь! — пришли от него сообщения. На прежде, чем открыть их, я прочел более ранние — одно от Витаутовича, поздравившего с победой и отчитавшегося, что ему лучше. Второе — от Семерки. Она писала, что скоро уезжает в Москву, и если нужно ее содействие во встрече с Микробом, то сегодня — последний день. Ясно, нужно дернуть психиатршу, похожую на Петра Первого Анну Ивановну, и попытаться договориться о встрече по-хорошему. Я набрал ее, но она не ответила.