Н 7
Шрифт:
Предчувствуя обморок, Погосян схватил ее под руку, но она освободила руку, прошагала к Микробу и сказала тоном строгой учительницы:
— На ровном месте! Кто бы сомневался в твоей одаренности!
Микроб вытаращился на нее испуганно. Сообразил, что она не о даре, и указал на лодыжку, которая начала синеть.
— Вот.
Дарина села прямо на пол, словно ей было тяжело. Морщась, протянула руку, коснулась лодыжки, провела по ней, закрыв глаза. Встрепенулась и начала ее ощупывать, немного двигать стопу.
— Вывих? —
Достала крем в таком затертом флаконе, что не разобрать надписи, принялась мазать.
— Легче становится, — улыбнулся Микроб. — Это что за мазь?
— Все-таки вывих, — сказала она безапелляционно, проигнорировав вопрос, покосилась на меня и добавила уже осторожнее: — Плюс разрыв сосудов. Ничего страшного.
Что-то в ее голосе меня насторожило, я сосредоточился на ее желаниях: больше всего на свете она не хотела, чтобы кто-то узнал правду. А это значит, с Микробом все плохо. Но зачем врать?!
— Играть я смогу? — спросил Микроб с надеждой.
Рина снова пожала плечами и положила руку на его лодыжку будто бы случайно, задумалась. Микроб зевнул во весь рот, девушка тоже зевнула — все-таки мы ее из постели достали.
— Посмотрим. Может да, может, нет, — ответила она погладила его лодыжку.
Погосян отвернулся и ушел в свою комнату. Он хотел оказаться на месте Микроба больше, чем играть.
— Отпустило, прикиньте! — прошептал Микроб, Рина кивнула, резко двинула его стопу туда-сюда — он вскрикнул.
— Готово, — сказала она как-то неуверенно и снова захотела, чтобы я не узнал правду.
Да что ж такое? Что с Микробом? И ведь не скажет! Но ведь это опасно — скрывать тяжесть состояния и выпускать его в поле. А если ее отвести в сторонку да надавить?
— Точно ничего страшного? Может, в больницу? — уточнил я.
Рина помотала головой, дала мне мазь. Я присмотрелся к пузырьку и понял, что это не фабричное изделие, Рина сама ее сделала. Открыл, ковырнул мазь пальцем. Похоже на обычную основу для крема. Понюхал: пахнет можжевельником. Спрашивать не стал, что это за фуфломицин — все равно соврет.
— Мне пора, — проговорила она, испуганно на меня косясь, и поспешила к выходу.
— Стой! Я провожу. Тут в подъезде онанист…
Она махнула рукой.
— Я его заломаю на раз-два.
— Какой онанист, что ты лечишь! — донесся голос Погосяна, высунувшегося из комнаты.
— Спасибо, Рина, — поблагодарил Микроб, подозревающий, что происходит неладное, вот только он не мог понять, что именно происходит.
— Я ж сказал, что Рина поможет! — радостно объявил Клык, он вообще не почуял, что в воздухе запахло изменой.
Я глянул на лодыжку Микроба и обалдел: отек спал, остался лишь наливающийся синяк. И тут до меня дошло.
К этому моменту Дарина подошла двери, надела одну босоножку, вторую, резко обернулась и поспешила прочь.
— За мной не ходить, — рыкнул я и рванул
— Что происходит? — крикнул Мика вдогонку.
— А ведь не болит! Эк она мне вывих вправила, почти не больно…
Я захлопнул дверь, отсекая звуки, бросился за Риной по ступенькам, крикнув:
— Стой!
Но она и не подумала остановиться. Я выбежал в ночь, рванул за ее удаляющейся фигуркой.
— Ты ведешь себя глупо! Я все понял.
Она остановилась, как подстреленная — черный силуэт на фоне яркого фонарного света, бьющего ей в спину.
— Че орете, черти?! — крикнула старуха в окно первого этажа. — Пошли отсюда вон! Дайте поспать.
Хотелось послать бабку нахрен, но я был неправ, потому смолчал, поравнялся с Риной. Она смотрела в сторону, ноздри ее раздувались. Вскинув голову, она прошептала сквозь зубы:
— И что ты понял?
— Дар, — прошептал я одними губами. — Это ведь твой дар — лечить. Ты — хилер.
Она скривилась.
— Чего это я киллер?
Ах ну да, здесь не играют в ММО РПГ, в которые я резался в том мире.
— Лекарь, не киллер.
— Как ты понял? Впрочем… все, я спалилась, сушите весла?
Я мотнул головой.
— Нет…
Дарина брякнулась на колени, сложила руки на груди.
— Не говори никому, пожалуйста!
Я подхватил ее поставил на ноги, поймав недоуменный взгляд мужика, выгуливающего спаниэля на детской площадке.
— Не скажу. Просто я такой же, вот и понял.
Она округлила глаза, открыла и закрыла рот, часто-пречасто заморгала.
— И частично спалился, — признался я и направился к детской площадке. — Идем поговорим, заодно и урода этого с собакой шуганем. Не бойся, я тебя не выдам.
Пошел, блин, навал! Семерка в больнице, теперь, вот, Рина трясущаяся. Никогда ее в таком состоянии не видел. Я встряхнул ее.
— Эй, ты чего? Все ведь хорошо.
— Ага — хорошо, — проворчала она, — дед рассказывал, как это… хорошо.
Я оседлал качели, взялся за ручки, торчащие из головы пластиковой лошадки, и оттолкнулся, чтобы второй край качели опустился. Рина вспорхнула на него, мы качнулись пару раз вверх-вниз. Хозяин спаниэля зыркнул недовольно и увел собаку окроплять не гномиков в песочнице, а кусты в клумбе.
Вспомнились слова Витаутовича, что два самородка в одном месте — это странно. Теперь нас, выходит, трое.
Мы слезли с качелей, я молча показал Рине телефон, она кивнула, забрала его, положила в сумку, а ее убрала подальше. Я уселся на скамейку, Рина устроилась рядом.
— И как теперь жить? — прошептала она.
— Что ты знаешь?
— Дед рассказывал, что отказаться от дара нельзя. А если тебя выявят, то поставят на учет, заберут на обучение в закрытую воинскую часть. — Рина повела плечами. — Потом, когда выйдешь, будешь служить в Безопасности Родины, прессовать всяких уродов, вести расследования.