Н 7
Шрифт:
Женщина распалилась и уже не замечала, что я ее незаметно снимаю.
— Мне плевать, как ты это называешь! Если в течение суток деньги не поступят на мой счет, я предам историю огласке! Причем так предам, что никто тебе руки не подаст и никуда тебя больше не пригласят!
— То есть соврете и сфальсифицируете факты.
— Называй как хочешь, я тебя предупредила, — прошипела она.
— Скажите мне номер телефона, по которому можно перевести деньги.
Мегера сразу превратилась в кошечку, промурлыкала номер. Я нашел ее контакт в Комсети, эту женщину звали Алла Николаевна Васильева, и отправил только что снятый ролик, комментируя его:
— Вымогательство — это какая статья уголовного кодекса?
Она принялась лихорадочно тыкать пальцами в экран, а я направился прочь, жалея, что не сунул деньги Алеше, бедолага хоть мороженое бы себе купил.
— Ах ты! Я не остановлюсь! — брызгала ядом она за спиной. — Так и знай, утоплю тебя, щенка!
«С террористами не ведут переговоры», — подумал я, но ничего не сказал.
Вот так хочешь договориться по-хорошему и получаешь плевок в лицо. Я отказывался, что ли, от ответственности? Но зачем же так наглеть? В общем, пошла она лесом! Накатает заяву — себе же хуже сделает.
Возвращаясь домой, я думал о том, что теперь мне ходить и оглядываться. Не поймешь ведь, фанат это придурковатый сзади крадется или злоумышленник. К тому же намерения можно узнать, только если подпустить его поближе и установить визуальный контакт.
В общем, хорошо, что скоро в Москву, а оттуда — в Сочи, там хоть фанаты преследовать не будут. А еще раньше поездка в Абовян и — здравствуй, Армения, где так хотелось побывать!
Глава 12
Строитель мостов, храбрый воин, кузнец и одна овца
Уже когда я подходил к дому, в кармане пискнул телефон. Думал, женщина-жаба все не угомонится, но это была Семерка: «Состояние стабилизировалось. Меня ночью спецбортом — в Москву. Спасибо за участие. Все время сплю. Заживаю. Данные по самоубийце у Л. В. Т.».
У Тирликаса? Выходит, что да.
С Семеркой порядок — уже легче. Остался незакрытым вопрос с моей вербовкой. Вот выйдет на меня Березка — и перед кем отчитываться? Завербовавший меня Кротов мертв. Перед Ахметзяновым? Кстати, а как насчет генералов? Проверяют ли их на предмет участия в заговоре?
Или все-таки убийства одаренных и моя вербовка не связаны?
Черт! Как же хочется просто спокойно жить!
Дома я застал только Микроба, собирающегося спать. Саенко уже дрых, Погосян и Клык еще не вернулись. Направившийся в свою комнату Федор остановился и сказал:
— Жаль, что ставки не сделали. Клык теперь один из нас!
— Я верил в него. Не все ж ему в девственниках ходить.
— Ага. А то мамашу пасет, бесится, что она к Санычу ездит. Теперь сам при бабе, авось попустит. Микроб зевнул во весь рот. — Все спокбрык!
Вспомнилась родительница Клыка, которой больше тридцати не дашь, и подумалось, что у людей, как у вин, разный потенциал: одни со временем портятся, а другие становятся лучше.
Я принял душ и завалился спать, но уснуть получилось не сразу. Я думал об несчастном Алеше — вечном ребенке, дома избиваемом истеричной матерью, на улице — жестокими подростками, к которым он тянется. По-хорошему его бы отправить в интернат, где живут такие же, как он, взрослые дети. Благо в этом мире таких интернатов много, сотрудники хорошо получают, держатся за место, и блаженных никто не обижает.
Потом я проснулся и был обычный день, который не принес ничего нового: тренировка, коллективный просмотр футбола, сон.
А вот следующим утром, когда я вышел из душа, взбудораженный Микроб вскочил и потряс газетой:
— Саня, ты посмотри, что пишут!
Я взял газету, «Вестник Михайловска», где на первой странице была фотография несчастного Алеши с кровоподтеком на пол-лица. «Известный вратарь жестоко избил инвалида».
— Вот сука, — прошипел я, скомкал газету, но потом расправил ее и принялся читать статью.
Писали, что я, эдакий злодей, глумился над умственно отсталым под ликование жестоких подростков. Бил его. Сломал бедолаге ребро. У несчастного стресс и недержание…
— Твою мать! Вод же тварюка. Жаба! — не сдержал эмоций я и в очередной раз отметил, до чего же ярко эмоционирует это тело, Звягинцева так злость не накрывала.
— Кто? — вытянул шею Микроб.
Пришлось объяснять:
— Я действительно скрутил этого парня, потому что он за мной крался, и я подумал — ограбить хочет. Потом выяснил, что он просто хотел автограф, но боялся подойти, потому что дурачок. Повел его домой, чтобы извиниться перед опекуном, его мать узнала во мне Нерушимого и стала шантажировать, требуя много денег. Тому есть подтверждение.
Я включил ролик и дал посмотреть Микробу. К нему присоединился зевающий Погосян, сразу проснулся, поскреб в затылке и сказал, возвращая телефон:
— Надо было сразу в ментовку идти, действовать на опережение.
— Да кто ж знал, что эта баба такая долбанутая! Теперь придется идти — после обеда.
— Меня бы спросили, — сказал проснувшийся Саенко, который успел вникнуть в происшедшее. — В моем классе был дурачок, так его мамаша всех задолбала: и родителей, и учителей. Типа все ей должны, раз у нее такое уродилось. Они реально невменяемые, такие мамаши. Весь мир им обязан. Так и сделать ничего не могли, она инвалидом своим прикрывалась.
Нехорошее предчувствие холодком пробежало по спине. Меня, конечно, не посадят из-за этой дуры, но крови она попить может. Так что да, надо действовать на опережение, потому я сразу же позвонил Димидко, отпросился с тренировки.
Потом набрал своего старого знакомого адвоката, Олега Леонидовича Кагановского. Жук хитрый, скользкий и дорогой, но искать другого — терять время.
Мы встретились, составили заявление о клевете и вымогательстве, я скинул ему запись разговора с мамашей Алеши и поручил остальные заботы.