Н 7
Шрифт:
Машин было столько, что они залепили не только парковку, частично оккупированную кортежем высокого гостя, но и обочины на подъезде к культурному центру, и ближайшие дворы.
Зал был полон, словно тут планировался рок-концерт мирового масштаба. Глядя на журналистов, прибывших из других городов и занимавших со второго по пятый ряды, я понимал, что они не влезли бы в наш маленький конференц-зал, а еще ж болелы… Болелам нужно внимание, иначе они будут караулить нас у стадиона и замучивать однотипными вопросами.
Охрана в зале если и была, то в глаза не бросалась. Атмосфера
И вообще, неплохо бы «Титану» расширяться, но в Михайловске не было продвинутого футбольного стадиона, а чтобы его построить или привести «Северный» в надлежащее состояние, нужно минимум несколько лет, сколько именно, я не мог и предположить.
Когда мы вошли через черный ход, показались из-за кулис и начали рассаживаться в первом ряду, где я заметил Тирликаса, болелы оживились, принялись аплодировать и орать кричалки, перебивая друг друга. Погосян не стерпел, развернулся к ним и крикнул:
— Михайловск — вперед! Мы любим вас!
Ровно в шесть вечера вышел директор авиамоторного завода, Вадим Игоревич Самойлов, мужик на вид суровый, который наверняка умел затыкать оппонента одним взглядом, но теперь пытался выглядеть открытым и добрым. Улыбка у него получалась такой, словно он собирался вцепиться в горло, правда, непонятно, кому именно. Наверное, всем сразу.
Самойлов рассказывал, какой он молодец и сколько сделал для «Титана»: и премии выписывает, и ремонт в раздевалках забабахал за свой счет, и путевки в санаторий всем нам выбил. Закончив, он пригласил на сцену представителя федерации футбола. Это был подтянутый мужчина лет пятидесяти, с внешностью английского джентльмена, даже отсутствие фрака или смокинга выдавало его суть. Каждый его жест был исполнен достоинством. Уверен, он пройдет тест на джентльменство: споткнувшись о кошку, назовет ее кошкой, а не как просит русская душа.
Звали этого представителя Владимир Олегович Душин. Наши напряглись, готовые внимать.
Начал Душин издалека, что родина футбола — Англия, там традиции и все такое, и мы удостоены чести принять футбольный клуб Уэльса и показать, как показали динамовцы в гостях, что играть мы умеем. Но поскольку наша команда себя проявила недавно, и у нас нет условий, чтобы принимать гостей, матч пройдет двадцатого октября в Сочи, на стадионе «Южный», который в моем мире носит имя Славы Метревели.
В этой реальности нет никакого пафосного «Фишта», а реконструирован и осовременен уже имевшийся стадион, вмещает он тридцать пять тысяч человек, там и проходят все игры.
Но прежде Душин рекомендует нам недельные сборы — дабы акклиматизироваться и почувствовать себя как дома. Все наши матчи, запланированные на конец октября, будут перенесены на ноябрь.
Болелы недовольно загудели. Они рассчитывали, что играть с «Кардиффом» мы будем в Михайловске, и они посмотрят на англичан.
— Ура! — шепнул сидящий рядом Микроб. — Погреемся!
— На поле погреешься, — осадил его приободрившийся Димидко. — Погреешься аж бегом!
Я считал желания тренера: о, как он хотел в Сочи! Надолго, желательно — навсегда. А еще лучше — в какую-нибудь глухомань подальше от Москвы. Да хоть в адскую глушь типа Абакана, куда жена за ним точно не увяжется!
Значит, к Тамаре он возвращаться категорически не хочет. Но хватит ли у него воли настоять на своем?
Закончив, Душин откланялся, и на сцену вышел Димидко, чтобы рассказать, как мы не посрамим честь Советского Союза.
Потом Димидко с микрофоном спустился в зал, в первый ряд, и ему на помощь пришли две девушки-помощницы, которые ходили между зрителей и выбирали желающих задать вопросы. И опять оборону пришлось держать мне, я вылез на сцену и отвечал про Уругвай, про Англию, опять про Уругвай. Говорил, что скучал по дому, потому что у нас, в Советском Союзе, лучше.
Правда ли, что латиноамериканки горячие? Не знаю, не проверял, не до того было. Наши девушки красивее, это точно.
Есть ли в Монтевидео наркоманы? Не попадались. Бездомные точно есть.
Стреляют ли на улицах? Не видел.
И так целый час. Когда вопросы начали повторяться, я уж предположил, что отстрелялся, собрался вернуться на свое место в середине первого ряда, и тут заметил в середине зала женщину, прорывающуюся к выходу между рядов. Присмотрелся к ней и узнал Жабу Васильеву. Неужели она настолько без крыши, что устроит скандал прямо здесь? Или извиняться пришла?
Жаба тянула руку и орала:
— У меня вопрос Александру.
Помощница протянула ей микрофон, не подозревая подвоха. Васильева остановилась посреди ряда, упираясь плоским задом в лицо сидящего старика, он проворчал что-то, и она двинулась к выходу…
— Александр, — продребезжала она. — Вы избили моего сына просто так, затем устроили нам травлю. Мы теперь из дома выйти не можем! И это вместо того, чтобы…
— Зачем? — повысив голос спросил я.
Вот же дура-баба! Припереться на мой по сути праздник и качать права. На что она рассчитывает?
— Что — зачем? — не поняла она.
— Зачем я избил вашего сына? — я встретился взглядом с Тирликасом, он кивнул. — Ваша версия.
Она не нашлась что ответить, и я продолжил:
— По-вашему, мне больше заняться нечем, кроме как потешаться над инвалидом? Вы пришли сюда, чтобы вымогать у меня деньги публично?
— Ты думаешь, что если публичная персона, то можешь творить, что вздумается? Что за меня вступиться некому? Государство — вот мой защитник! — Она потрясла кулаком и сорвалась на визг: — Думаешь, если есть деньги, то можно всех купить? Я тебя посажу! Не будет тебе ни поездок, ни денег! Потому что правда на моей стороне!
Боковым зрением я наблюдал, как Тирликас подошел к, видимо, директору культурного центра, маленькому верткому мужичку, тот выслушал его, куда-то выбежал, а вернулся уже с двумя охранниками, которые подошли к Жабе Васильевой. Один потянулся к микрофону в ее руке, второй указал на выход. Васильева прижала микрофон к груди и заверещала:
— Люди, вы посмотрите, что делается! Это беспредел полный! Прекратите меня хватать!
Охранник развернул руки ладонями вперед и прогудел:
— Женщина, ведите, пожалуйста, себя прилично. Никто вас не трогает.