На «Баунти» в Южные моря
Шрифт:
Пастил освещали фонари, и смуглые руки встречающих тотчас ухватились за борта лодок. Несколько человек из нашей лодки прыгнули в воду и стали передавать на берег корзины и свертки. Кто-то подставил мне свою широкую спину, спросил: «Готов, приятель?»— и отнес меня на сушу.
Над нами на двести пятьдесят футов поднималась крутая скала. За гребнем (он называется Эдж) начинались дома поселка.
По белым бортам лодок скользили длинные тени сновавших взад и вперед людей. Разгрузка шла полным ходом, и на берегу выросла целая гора мешков,
Я тем временем успел познакомиться с местным учителем Алленом Уозерспуном — он год назад прибыл на Питкерн из Новой Зеландии — и с миссионером Лестером Хоуксом, представляющим секту адвентистов седьмого дня.
Во главе местного самоуправления стоит мэр, а учитель — его советник и представитель английского губернатора островов Фиджи.
— Вам повезло, — сказал Уозерспун. — Сегодня море тихое, ваши вещи ничуть не намокли. А случается, все насквозь промокает.
Как только закончилась разгрузка, к одной из лодок привязали трос, закашлял движок, и лодка, скрипя килем, медленно поползла но настилу. Здешние лодки имеют в длину тридцать семь футов, в высоту — семь футов с лишним.
Когда вытащили последнюю лодку, все, включая женщин, взвалили на плечи багаж и мы двинулись вверх по тропе. Самые тяжелые ящики и мешки остались лежать на берегу; их переправят утром по канатной дороге.
— А где наш гость? Он будет жить у меня, — раздался чей-то голос.
Я представился рослому — шесть футов пять дюймов — смуглому широкоскулому островитянину с седыми курчавыми волосами. Это был Фред Крисчен; он познакомил меня со своим двадцатплетним сыном Томом.
Крутая тропа на Эдж высечена прямо в скале, и ходить по ней лучше всего босиком. Мои резиновые подметки все время скользили, я запыхался, и женщины, которые несли куда больше моего, дружелюбно улыбались, глядя на меня.
Еще одно усилие — мы по каменным ступенькам перевалили через Эдж, и тропа наконец выровнялась. С обеих сторон светились огоньки в окнах домов.
Вот уже и миссионер свернул с троны, только мы — Уозерспун, Фред, Том и я — еще шагаем вперед, освещая себе путь фонариками.
Наконец мы нырнули под высокие корни большого банана и Фред сказал:
— Ну вот мы и дома.
Никаких мистеров
Пожелав учителю спокойной ночи, мы подошли к некрашеному деревянному дому на каменном фундаменте. Из окон лучился свет; в пристройке гудел движок.
В дверях дома меня встретила Флора Крисчен.
— Надеюсь, вам будет хорошо у нас, — приветствовала опа меня.
— Спасибо, миссис Крисчен, — ответил я.
— Никаких миссис или мистеров, зовите меня просто Флорой.
— Да-да, — подтвердил, улыбаясь, Том. — У нас здесь все на «ты».
Из ста пятидесяти трех жителей острова пятьдесят пять носят фамилию Крисчен. Всего на Питкерне не больше пяти-шести фамилий, зато нет ни одного тезки. Это исключает возможность путаницы.
—
Флора повела меня к накрытому на веранде длинному столу.
Сколько я ни возражал, меня посадили во главе стола. Флора, Фред и Том сели на лавках по бокам. Склонив голову, Фред прочитал молитву.
Я еще раньше слышал, что чуть ли не все питкернцы — адвентисты. Но адвентисты, которых я знал до тех пор, были вегетарианцами. Поэтому я очень удивился, увидев на столе большое блюдо тушеной солонины. На других блюдах лежали местные овощи.
Фред — церковный староста, и я спросил его, как же это адвентисты едят мясо.
— А что, мы всегда мясо едим, церковь этого не запрещает, — ответил он. — Едим мясные консервы, солонину, свежую козлятину.
Позднее пастор Хоукс объяснил мне, что жители этого уединенного островка и без того питаются однообразно, вот им и разрешают есть мясо, за исключением, впрочем, свинины. Странное ограничение для людей, в которых столько полинезийской крови! Ведь в Океании пуаа— свинина — главное угощение на всех праздниках.
В свое время мятежники привезли на Питкерн свиней, и они бегали по острову вплоть до 1886 года, когда Джон Тэй, американский миссионер, убедил здешних жителей стать адвентистами. Запрет был наложен и на рыбу, на моллюсков и ракообразных.
В одном из описаний Питкерна я читал, что раньше жители спускались по скале, названной Веревка, специально для того, чтобы на камнях внизу собирать моллюсков. И я спросил Фреда, как он относится к этому блюду. Фред подмигнул и сказал:
— Я их очень любил, когда был язычником.
Омаров и крабов здесь ловят только для наживки. Глядя на питкернских красных с черным омаров, я глотал слюнкн. Иногда радушные хозяева все-таки варили для меня омара. И все с ужасом смотрели, как я его ем.
Перед сном мы выпили по чашке горячего напитка — овальтина. Адвентисты не признают никаких стимулирующих напитков, даже таких безобидных, как кофе или чай.
На следующее утро меня разбудил колокол.
— Общественные работы, — объяснил Фред, заглянув в мою комнату.
Три удара в колокол означают, что все трудоспособные мужчины от шестнадцати до шестидесяти лет должны собраться у мэрии, где им объявят, какие работы намечены: ремонт дорог или причалов, расчистка участков и так далее. Сегодня надо было перенести с берега прибывшие накануне грузы.
Радист Том Крисчен освобожден от общественных работ: его дело — два раза в день, утром и вечером, выходить в эфир. Поэтому он смог быть моим экскурсоводом. Сперва мы обошли Адамстаун, потом поднялись на радиостанцию. С нами ходил и Фред; несмотря на свои семьдесят три года, он оказался сильнее и подвижнее меня.
Фред приветствовал встречных возгласом: «Куда идешь?» Эта формула заменяет здесь наше: «С добрым утром».
Женщины отвечали:
— Идем в горы собирать батат.
И спрашивали меня: