На безымянной высоте
Шрифт:
— Но если у нас существует совпадение мнений, значит, эти предположения близки к истине, не так ли? И тогда наша задача будет заключаться в том, чтобы нанести на нашем участке всего лишь отвлекающий удар, — с напором сказал Иноземцев. — Тогда именно к нему мы и будем готовиться... Но нам для этого нужна четко поставленная задача!
— Ты уже повторяешься... И вообще, товарищ майор, запомните: я вам ничего такого не говорил, — покачал головой Егоров. — И пока приказ командования не будет получен, ничего не скажу...
Иноземцев снова стал замерять расстояния циркулем на карте.
— Повторяю, это все только догадки, — понизил голос полковник Егоров, — которыми ни ты, ни я не имеем права с кем-то делиться. И у нас до сих пор недостаточно данных об огневых средствах противника на твоем участке. Ты, кстати, уверен, что эти стены не имеют ушей?
— Я иногда не верю даже самому себе, — ответил Иноземцев.
— Со мной это тоже бывает... — Егоров вздохнул. — Значит, договоримся так: все для тебя остается в силе. Пусть все по-прежнему думают и считают, что основной удар танкового корпуса наносится здесь, на вашем участке.
Иноземцев поднял на него глаза от карты:
— Хочешь еще один довод в пользу нашего с тобой предположения?
— Пока что оно только твое, — хмыкнул Егоров. — Ты первый высказал его вслух. Или тебе обязательно нужны подельники?Я шучу, шучу, — добавил он,заметив, как меняется взгляд майора. — Это я так, чтоб расслабиться.
— Мы с тобой, Игорь Андреевич, не первый год вместе служим и воюем. И давно друг друга знаем, — сказал Иноземцев. — Может, прервемся да выпьем по чекушечке, пока подчиненные нас не видят и не слышат?
Он достал из стола початую бутылку водки и стал разливать по стаканам.
— Только много не наливай. Голова должна быть ясной. Мы с тобой, Сережа, долго избегали этого разговора, но пора бы и объясниться... Я ведь знаю и никогда не забуду, Сережа, сколько и за что ты из-за меня претерпел, — сказал Егоров, когда они выпили.
— Ну уж претерпел, — отмахнулся Иноземцев. — Скажешь тоже. Это ты в лагерях четыре года сидел. А я всего-то был исключен из партии за идеологическую незрелость, за то, что не разглядел в тебе «троцкиста» и «врага народа». Да еще в звании да с наградами придержали... И все за то, что заикнулся на общем собрании, что твоей вины никакой нет и зря тебя арестовали. А еще там меня обозвали непрошеным адвокатом. Так что так и помру майором запаса.
— Ну уж это ты брось. Раз тебя направили от дивизии на учебу в Академию Генштаба.
— То, выходит, я уже искупил свою вину? — хмыкнул Иноземцев. — А в чем она, не подскажешь? Если тебя, за кого я заступился, не амнистировали, а вчистую реабилитировали по случаю войны?
— Тебе надо, чтобы перед тобой извинились? — поднял брови Егоров. — Много хочешь. Для меня главное, что ты не побоялся открыто выступить в мою защиту. Когда все другие меня клеймили как скрытого троцкиста.
— Не я тебе помог, а Гитлер, — снова не согласился Иноземцев. — Ему скажи спасибо. Если б он не начал эту войну, о тебе бы никто не вспомнил, никто из лагерей не вытащил, звездочки й партбилет бы не вернули... А выступил я только потому, что все другие твои сослуживцы и друзья, с кем ты водку пил, кто тебе все места лизал, вдруг хором стали тебя обличать. Мы-то с тобой всегда спорили, даже ругались, если помнишь наше офицерское общежитие, иной раз чуть не до драки.
— Ладно, Сережа, все я помню, — сказал Егоров. — Давай лучше вернемся к нашим баранам. Сиречь к умникам из штаба фронта. Так вот, если наша артподготовка продлится хотя бы полчаса, то за это время и под ее прикрытием танки можно успеть перебросить по рокаде с твоего участка хотя бы вот сюда... — Он ткнул пальцем в карту. — На участок соседнего полка. Где до сих пор было тихо.
— Там болотистая местность, и танки скорость не разовьют, — не согласился Иноземцев. — Словом, куда ни кинь, везде клин. Все равно ведь придется прорываться здесь, у меня, когда там не получится... А это наступление нельзя отложить хотя бы на неделю?
Егоров, глядя на карту, рассеянно покачал головой.
— Этого я тоже не знаю. В любом случае, Сергей Павлович, считай, что получил от меня приказ, — сказал он вполголоса. — Эта высота, значение которой ты правильно определил, должна быть тобой захвачена в самом начале операции. Чтобы немец думал, что это и есть начало нашего главного удара. И на тот случай, если этот удар придется наносить здесь сразу или его придется переносить сюда с соседнего участка.
— Кстати, эта высота уже за границей, — сказал Иноземцев. — А наши солдаты до сих пор верят, что война для них вот-вот закончится.
— Поэтому не стоит их пока разочаровывать, — вполголоса сказал Егоров. — Пусть верят. Это им придаст дополнительные силы, когда будет получен приказ.
— А на самом деле? —тихо спросил Иноземцев.
— Это навряд ли...
Иноземцев кивнул, продолжая раздумывать.
— Сплошные шахматы, — повторил он. — Кто кого введет в заблуждение. Мы думаем за противника, он думает за нас. Как наши вожди... И вопрос, кто и на сколько ходов просчитает дальше противника. Тогда находим выигрышную комбинацию, приносим какую-то жертву—и выигрываем партию... А жертва — это тысячи, десятки тысяч солдатских жизней, чтобы спасти миллионы... Я это говорю пока как игрок, а не как пешка, которую собрались принести в жертву...
Полковник Егоров промолчал. Похоже, ему нечего было возразить.
— У меня, кстати, одна просьба, — сказал Иноземцев. — Последняя просьба пешки, еще не принесенной в жертву.
— Брось, Сергей Павлович...
— Я вполне серьезно... Для пользы общего дела, раз уж нами будет решено пожертвовать, что верно на девяносто процентов, и раз уж нам здесь придется наносить отвлекающий удар, то пусть хотя бы артподготовка на нашем участке пройдет по-настоящему... Хотя бы десять минут — всей огневой мощью. Как если бы здесь готовилась наступать танковая армия...
Иноземцев замолчал, отошел от стола, выглянул в окно. Там прогуливались связистка Катя и лейтенант Малютин.
— Что ты там все время высматриваешь? — спросил Егоров. — Или кого.
— Ничего... — Иноземцев снова вернулся к карте. — И никого. Вот здесь на рокаде Малютин захватил полковника Глейцера, прикомандированного к штабу дивизиона штурмовых орудий «фердинанд»...
— Жаль, что немцы сами же его убили, — кивнул Егоров. — Нас, полковников, надо беречь.
— Но еще недавно этого дивизиона здесь не было. И если противник держит свои «фердинанды» здесь или здесь... — Иноземцев указал на карте, — то наши танки, прорвавшиеся мимо высоты восемьдесят девять, подставят им свои борта. Напомню, пушка «фердинанда» пробивает борт «ИСа» с семисот метров. И тогда всей операции конец. Придется все менять, Игорь Андреевич, никуда не денешься.