На благо лошадей. Очерки иппические
Шрифт:
На конюшне
Из неопубликованного романа «Куда, конь, с копытом?» (1959)
…Навстречу нам конюх нес на веревке через плечо корзину с навозом. Под тяжестью он наклонился вперед и, не
– Они сами, мать их укуси, не знают зачем!
18
Павшим Великой Армии.
Из денника вышел ещё один конюх, говоря вослед уже ушедшему:
– Их бы самих, мать их укуси, заставить.
В конце конюшни лошадей убирала девушка. Она увидела меня, засмеялась и тут же спросила, однако не дожидаясь ответа:
– Куда же это вы, мать вашу укуси, собрались?
Я зашел в денник к лошади, на которой мне разрешили ездить.
– Вы на нем едете? – спросил у меня за спиной голос девушки-конюха. Вероятно, и она зашла в денник: солома шевельнулась под ногами.
– Да.
Она стояла на пороге денника. У неё были губы чуть крашены.
– Его надо слегка замахнуть, – сказала она, подходя ближе со скребницей.
Мое плечо мешало ей встать вплотную у бока лошади.
– Он чистый, – говорила она. – Я его уже чистила. Только замахнуть…
Едва заметный, уловимый лишь на близком расстоянии аромат духов был у неё. Но его перебивал острый запах пота, и все резкие запахи конюшни мешались с ним, заглушая беспокойный аромат. Мой конь повел боками. От глубокого вздоха кожа у него содрогнулась по всему телу. Судорога мелькнула от ушей к спине, шевельнув тонкую пленку у паха жеребца.
Она подняла глаза.
– Седлайте, – сказала, наконец, с безразличной настойчивостью. – Далеко собрались?
Не успел я ответить, как она лопнула со смеху и вышла из денника.
Началось с замечания наездника.
– А ну-ка, – сказал он, – попробуй! Она в охоте.
И все, сколько ни было в конюшне наездников и конюхов, загоготали.
В тот день я уехал в город, а когда к вечеру вернулся, опять очутился у конюшни. Девушка-конюх, о которой гоготали утром, вдруг промелькнула на тропинке. Окликнув её, я в ответ ожидал ругательств. А она приветливо улыбнулась и остановилась со мной.
Нас освещал фонарь над дверью конюшни. Было тепло и, как всгда здесь, тихо. Она спросила:
– Что вы тут делаете?
Я в ответ захохотал, удивляясь звуку собственного голоса. И она засмеялась:
– А я была в кино!
– Что показывали? – спросил я и, не дожидаясь ответа:
– Почему одна?
– Подружку пошли провожать.
Я опять захохотал и предложил взглянуть лошадей.
Мы отворили дверь совершенно темной конюшни, и она сразу у входа повернула выключатель.
Лошади всхрапнули. В конюшне стоял нагретый, сонный воздух. Как загорелся свет, так лошади решили, что их пришли поить.
В глубине конюшни заржали, возле нас откликнулись, ударили задом. «Но-оё!» – закричал я изо всех сил.
Возле денников были оставлены ведра с водой для тех лошадей, которых
Я стал поить лошадей одну за другой. По порядку. А она подошла с ведром только к одному деннику, где стоял нарядный Бельфор, от Биг-Бармена и Фантазерки.
Жеребец фыркал и стучал уже давно, и когда она открыла денник, он до того натерпелся, что прихватил её зубами за плечо, словно опасаясь, что она прежде времени уйдет вместе с ведром.
– Ты что это? – обратился она к нему и – не выругалась.
Я убрал пустые ведра и встал у неё за спиной.
Подергивая ушами, жеребец жадно тянул воду. Она держала ведро на колене, а другой рукой опиралась в косяк двери денника. Я взялся за косяк чуть выше, а другой рукой облокотился на косяк.
Бельфор кончил пить и резко поднял голову.
– Ещё будешь?
Жеребец вздохнул, брызгая каплями.
– Смотрите! – сказала мне девушка-конюх с улыбкой.
Из кармашка она достала кусок сахара, зажала его в зубах так, что половина куска торчала между губ, и потянулась к жеребцу.
Бельфор слегка нагнул голову и, осторожно шевельнув влажными после питья губами, взялся за сахар. Она, смеясь сквозь зубы, не отдавала сахар. А жеребец будто и не настаивал, а только мягко и плотно держал сахар зубами. Она разжала зубы, выпрямилась и похлопала жеребца по шее. А тот уже хрустел сахаром.
– Здорово! – одобрил я, берясь за косяк ещё ниже. Тут она обернулась и обнаружила себя в западне.
Не успел я улыбнуться, как она выскользнула из-под руки и –
– До свиданья! До свиданья! До свиданья! – побежала по конюшне, тараторя, и выскочила за зверь.
Я даже не изменил позы. Жеребец строго и умно глядел на меня. Тут я заметил, что он возбужден, что находится он в состоянии крайнего возбуждения, и смотрит он на меня не строго и умно, а злобно и завистливо.
– Ну и дурак же ты! – сказал я Бельфору, закрыл денник, ещё раз осмотрел притихших лошадей и вышел из конюшни.
У неё было странное имя. Похожее на незнакомое слово. На следующий день мы нечаянно столкнулись и я спросил:
– Как сегодня вечером?
– Говорите, – просто отозвалась она.
– У ворот после уборки.
– Хорошо.
Странное у неё имя. Похоже на незнакомое слово. Солнце совсем опустилось. Едва различался край неба и край поля за рекой. В прошлом году в этом месте мне попалась лисица. Я ехал верхом поздно ночью. А лисица странным образом преследовала меня. В поле она появилась летучим пятном, и сначала я подумал: собака! Но легкость движений говорила о том, что это была не собака. Я понял, что вижу повадку дикого зверя. Повернул лошадь – прямо на лису. Она отбежала в сторону, однако не скрылась. Я продолжил свой путь и опять оглянулся. Леса кралась за мной. Опять разворачиваю лошадь и двигаюсь на лису. Она отбегает и не убегает. Так повторилось несколько раз. [19] И тогда же —
19
Еще не прочитана «Лиса» Лоуренса, и я не знаю, что моя жизнь подражает его искусству.