На броненосце “Князь Суворов" (Десять лет из жизни русского моряка, погибшего в Цусимском бою)

Вырубов Петр Александрович

У нас на эскадре напущена теперь какая-то таинственность, и заранее у нас решительно ничего не известно: о том, что завтра идем в Нагасаки, мы узнали сегодня только благодаря тому, что у нас есть в госпитале больной офицер, которого надо взять с собою. Например, 15-го мы себе мирно обедали, вдруг с вахты передают по телефону, что с адмирала сигнал “Рюрику” приготовиться к походу завтра к 7 ч 30 мин утра (дело было в 6 ч вечера) и о назначении ни слова. Только 11-го, когда мы уже снялись с бочки, выяснилось, что мы просто для чего-то должны осмотреть море и на другой день вернуться, что мы и выполнили, сделав переход около 300 миль, и сожгли тысячи на три угля. Тайна была настолько строга, что ни младший флагман, ни штабные, никто ничего не знал, и удивление было всеобщее.

Такою же неизвестностью

покрыто и дальнейшее наше назначение после Нагасаки: известно только, что, вероятно, около 10 декабря эскадра соберется в Артуре, где ей будет делать смотр Алексеев. В начале ноября вернулся из северного плавания на “Якуте” Вадим (Ломан), он теперь попал на “Забияку”, который будет служить яхтой Алексеева, и мы с ним, вероятно, будем часто видеться в Артуре. Пока мне здесь живется хорошо: в службу я втянулся и чувствую себя превосходно. Нынешние удобства на “Рюрике” после “Разбойника” кажутся удивительными,-до чего же я привык жить в самых тяжелых условиях. Когда я свыкнусь с здешней кают-компанией, и она мне будет настолько же родной, как кают-компания “Разбойника”, будет житься еще лучше. Я надеюсь, что эти три года пройдут незаметно, и мы не заметим, как придет время, когда мы с Вами снова увидимся. Ужасно давно я не получал Ваших писем, боюсь, не пропали ли они где- нибудь по дороге.

Я просил одного из “разбойничьих” офицеров, уезжавшего в Россию, лейтенанта Пилкина, зайти к Вам в Киеве: он из Одессы собирался ехать на Москву, и рассказать про наше житье-бытье: не знаю был ли он. Это мой большой приятель, списался он с “Разбойника”, к нашему общему сожалению, но плавать ему в здешнем климате невозможно: после плеврита, перенесенного в Магелановом проливе, грудь у него сильно не в порядке. Пишите, не ленитесь, право, у нас получать письма настоящий праздник. Скоро будет готова Сибирская дорога, жду Вас тогда непременно – эскадра стоит обыкновенно летом во Владивостоке. Этой осенью ожидается много офицеров моего выпуска, они уже теперь, наверно, вышли из Кронштадта, так что у нас будет еще веселее. Что поделывают братья; как поживает Лиля?

Очков, например, достать совершенно невозможно, и если моя единственная пара разобьется; то заменить будет нечем. От жалования за всеми вычетами я получаю около 80 рублей, но на “Рюрике” вряд ли удастся получить столько: этих денег, конечно, на здешнюю жизнь мне хватит; интересно, как-то будет в иностранных портах. Эти пять недель предстоит довольно тяжелое плавание, ибо назначено на самое мерзейшее время года, хотя многое зависит от адмирала: в его власти отправить нас куда-нибудь на юг. Только вряд ли он будет так любезен. Эскадра собирается скоро уходить из Владивостока, но куда пойдет- еще неизвестно. Наш “Разбойник” в отдельном плавании, но вероятно, останется на Севере один. Холода для широты Италии здесь порядочные – не уступят нашим, российским. Пишу, стоя на вахте в шведской куртке, и мерзну, как собака. Когда-то теперь получу от Вас известие, что у Вас теперь делается?

XXX. Порт-Артур. “Рюрик”. 23-го февраля 1900 г.

Христос воскресе! Немного странно начинать христосоваться с первой недели Великого поста, да что делать, чего доброго и так письмо придет, пожалуй, после Пасхи. Уже вторую Пасху нам с вами приходится встречать врозь. Дай Бог, чтобы нам поскорее удалось христосоваться не с расстояния в 141000 верст и не за два месяца до праздника.

Жизнь у нас идет крайне однообразно: эскадра обречена гнить в Порт-Артуре: да будет проклят тот день и час, когда мы заняли эту трущобу. В смысле обстановки, спокойствия и удобств службы на корабле желать лучшего трудно. Я теперь уже штатный вахтенный начальник, т.е. достиг предала возможного для неспециалиста; получаю в месяц уже 280, но с великим удовольствием все это брошу и пойду тянуть лямку учебного плавания на “Разбойнике” где, по крайней мере, буду плавать, а не прозябать.

Единственным светлым пятном в нашем безотрадном существовании была отлучка из Артура, с 20 января по 16 февраля: две недели мы простояли в Мозампо, 8 дней в Нагасаки, а остальное время ушло на переходы. В Мозампо я начал заниматься фотографией. Вообще, фотография у нас пошла как-то сразу в ход; после продолжительного застоя, защелкали сразу в три аппарата. Природа в Мозамно

довольно красивая, но растительность довольно неважная. Мы целыми днями рыскали по горам, и несмотря на полную дикость и необитаемость мест, жилось куда веселее, чем в Артуре. С корейцами жили в большой дружбе: за все время стоянки не было ни одного недоразумения, уважение с их стороны было полное, доходило даже до курьезов; на моей вахте, как-то толпа корейцев просилась осмотреть крейсер. Так как это разрешалось, то я их пустил, и они начали с того, что поднесли мне огромную толстую кошку самого отвратительного вида. Едва удалось отклонить такой трогательный дар.

Вообще, корейцы страшно любопытны, это, кажется, основная черта их национального характера; на наши суда они являются толпами только для того, чтобы поближе посмотреть эти диковинки. Безобидность их полная; мы смело забираемся вовнутрь страны без револьверов, чего не рискнули бы сделать во Владивостоке.

Нагасаки промелькнул для нас светлым видением, и опять скрылся надолго. Конечно, за эти 8 дней мы постарались получить все, что только можно за такой короткий промежуток времени, еще значительно уменьшенный стоянием на пяти вахтах. Жаль, в Нагасаки удалось сделать мало снимков: город считается в числе укрепленных районов и снимать надо очень осторожно, рискуя нарваться на неприятность; с большой камерой работать нечего и думать: сейчас же за вами увязывается полисмен.

Неприглядным показался нам по возвращении Артур, встретивший нас вдобавок снежной пургой. Восемнадцатого здесь был маскарад, из-за которого нас собственно сюда и вызвали. Я в один день судовыми средствами соорудил себе костюм инквизиционного палача, вышедший довольно удачным. Было довольно весело, благодаря удачно подобравшейся компании. На этой неделе мы говели, а со второй недели начнутся усиленные занятия, а затем к началу навигации отправимся во Владивосток, где и завязнем до осени. Сегодня пришла “Москва”, на ней и пойдет это письмо. Вообще, рекомендуется присылать как можно больше фотографий: для нашего брата это великое дело: при нашем печальном настоящем, жить приходится только прошедшим и будущим.

“Этой осенью ожидается много офицеров моего выпуска, они уже теперь, наверно, вышли из Кронштадта, так что у нас будет еще веселее. ”

XXXI. Чемульпо. 25марта 1900г. “Рюрик”.

Пишу Вам из Чемульпо, где мы уже выстаиваем третью неделю и не знаем, когда будет конец нашему стоянию. Чемульпо – это порт на западном берегу Кореи, один из ее первых открытых портов, от него до столицы Сеула около 50 верст, из них около по 40 железной дороге. Вышли из Артура мы по обыкновению неожиданно и весьма таинственно: накануне ухода мы о нем и не подозревали. Первую неделю адмирал провел целиком в Сеуле, где устраивал с нашим поверенным в делах Павловым какие-то политические аферы и представлялся корейскому императору. На этот раз, кажется, наше дело выгорело, по последним известиям, и мы приобрели землю в Мозампо.

Мы дважды ездили в Сеул, я снял несколько фотографий. Первый раз мы поехали целой толпой, в 11 душ, второй раз были вдвоем. От Чемульпо до Сеула железная дорога не доходит: останавливается у станции Нодол, откуда надо путешествовать еще около 10 верст тремя способами: в вагонетках, которые тащат корейцы, на лодке через реку и, наконец, по электрической конке.

По правде сказать, я ожидал от Сеула худшего: город оказался довольно приличным, конечно, ничего общего с европейскими городам не имеет, но это даже лучше. Особенно меня поразила ширина главных улиц – чуть не шире Невского. По большинству из них ходит электрическая конка, очень похожая на нашу Невскую: улицы, правда, немощеные, но зато хорошо устроенные и очень хорошо содержатся, благодаря отсутствию езды на лошадях. Благодаря любезности одного из секретарей миссии, нам удалось осмотреть один из дворцов, тот самый, в котором была убита королева.