На бывшей Жандармской
Шрифт:
— Подходящая музыка, — одобрил Степан и обратился к Варьке: — Хозяюшка, собери-ка нам что-нибудь поужинать.
Когда Варька вышла, Степан тихо заговорил:
— Коля, я тебя не зря сегодня пригласил: ты нам нужен. Для большого дела… Говорят, парень ты надежный, не подведешь.
…Когда солнце начало клониться на закат, Степан привел Николку на Жандармскую улицу и незаметно указал глазами на лавочку прямо под окнами дома, в котором жил жандармский вахмистр Катров.
— Договорились: играешь все песни подряд, чего душа пожелает.
— Слава Христу, не дурак расту, — мотнул головой Николка и растянул меха. Он видел, как Степан прошелся по переулку и свернул к воротам дома Ивана Васильевича.
Походил Николка по улице, вспугивая тишину поселка, и уселся будто невзначай на указанную Степаном лавочку. Играл он с удовольствием, старательно выводя мелодии проголосных песен. Играл и радовался, что держит в руках гармошку, о которой так долго тосковал. А главное — он нужен тем, которые собрались через дорогу, напротив, за коленкоровыми шторками низенького дома.
Как наказывал дядя Степан, он играл и «смотрел в: оба». Перед ним с перекрестка хорошо проглядывались четыре конца двух улиц. Вот из ворот вышла тетка с пустыми ведрами на коромысле. Замедлила шаг возле гармониста, послушала, вздохнула, видно, вспомнила свою девичью пору и пошла дальше. Прошли мимо молодые парни.
— Эх, наяривает варнак! — похвалил один из них.
Гармошка привлекла мальчишек целого околотка. Они уселись полукругом возле ног гармониста и слушали, разинув рты. Ближе всех устроился Федя.
В толпе девчонок Николка увидел Варьку. Она держала в руках большой подсолнух, но про семечки забыла. Лицо Варьки раскраснелось, глаза блестели.
У гармониста опять пальцы чуть не запутались в ладах. Но он справился с собой и заиграл уже для нее, для Варьки, песню про девичью любовь. Назойливые комары ели руки, лицо, шею. Но на такие пустяки Николка не привык обращать внимание.
Однако присутствие девчонки не мешало ему смотреть по сторонам. Пастух уже прогнал стадо. Во дворах зачиркало молоко по подойникам. А он все играл и досадовал, что его помощь так и не потребуется.
И словно подслушав его мысли, из дома наискосок вышел заспанный околоточный Мошкин. Он постоял возле калитки, потянулся и направился к лавочке.
Николка быстро с проголосной песни перешел на «Егерский марш», который облюбовал Степан. И не напрасно…
Околоточный с минуту потоптался, придирчиво оглядел босоногих слушателей, крякнул для важности и зашагал через дорогу к воротам дома Кущенко, невольно топая сапогами под Николкину музыку.
Никто не заметил, как Федя сорвался с места, юркнул в свою калитку и задвинул ее на засов.
— К нам… околоточный… — выкрикнул он, приоткрыв дверь. Потом побежал к воротам и некоторое время прислушивался, как Мошкин крутил скобку, пытаясь открыть калитку. Выжидал.
— Не заперто, господин околоточный надзиратель. Это у нас что-то заедает, заржавело. Проходите, — Федя тихонько отодвинул засов и распахнул калитку. Больше на полянку к Николке он не пошел. Сидел на завалинке и прислушивался к оживленным голосам за стеной. А там даже кто-то затянул песню…
А Николка готов был разорвать двухрядку — так старался, чтобы его услышали… Он уже не чувствовал, как по спине сбегали струйки пота от волнения. Даже про Варьку позабыл, играл и радовался, что во время упредил.
За шторками давно засветили лампу, над городом золотым караваем повисла луна, а Николка все играл.
— Шуммел каммыш, дере-евья-а гыну-ули-ись… — донеслось со двора Кущенко. Из калитки вывалился околоточный надзиратель. Его поддерживали двое.
— С получки оно… ничче-его… можно и посидеть… А так, чтобы нни-ни… Я по-орядоклю… люблю… — услышал Николка пьяное бормотание околоточного, который еле перебирал ногами.
— Ты что все заладил одно. Сыграй «Где воспевал соловей». Душевная песня! — Николка и не догадывался, что из окошка над самой головой слушала музыку вахмистрова жена, подперев ладонью щеку.
— …И гыде эти-и кари-и очи-и, Кы-то их ласы-каит тепе-ерь… —тоненьким голосом затянула она.
Долго играл Николка. А когда увидел, что лампу в доме напротив переставили на окошко — это было условным знаком «можно уходить», — он снял с плеча ремень.
— На-ка пятачок: уж больно хорошо играешь! Так бы и слушала до самого утра. Приходи, паренек, почаще, играй, — пригласила вахмистрова супруга.
— Спасибо, тетенька, приду…
…С той поры Николка не раз сиживал на этой лавочке, играл на Степановой гармошке для удовольствия вахмистровой супруги. А в минуты опасности для тех, кто напротив, переходил на «Егерский марш».
Вокруг всегда собиралась толпа ребятишек и девчонок со всего околотка. Варька тоже приходила. Но разговор с ней не получался: Николка не знал, о чем говорят с девчонками.
Колокольный звон
Февраль в этом году выдался на редкость капризным. Ведьминскими голосами день и ночь выли вьюги-метели, выдирая снег на пустотах до самой земли. В городе, на радость ребятам, снегу надуло до самых крыш. Голубоватый, чистый, как сахар-рафинад, он был настолько плотным, что катайся с любого сугроба, не провалишься.
Федя и Марийка приходили поздно, гремели в сенях санками, обметали друг друга голиком, обколачивали снег с пимов и румяные, шумные вваливались в дом.
— А мокрехоньки! Хоть выжимай, — каждый раз всплескивала руками Александра Максимовна и принималась раскладывать на горячих выступах печи варежки и носки. — Поди-ка, снег-то весь на себя собрали?