На бывшей Жандармской
Шрифт:
До поздней ночи кузнец наставлял своих новых помощников. А когда они проснулись утром, нары уже были пусты.
„При деле“
Задание у Николки с Ахметом нетрудное: следить, сколько проедет за город по Большому тракту военных. Потом сообщать Степану.
Засаду они устроили в чужом огороде и смотрели в дырки плетня из густых лопухов.
— Вон тот — самая злющая контра: товарища Кущенко арестовал, дядю Степана тоже, — шепотом сообщил Николка, указывая
— Ай-ай, — поцокал Ахмет языком, продолжая считать всадников.
Затем прошли два пеших отряда с винтовками, протарахтело по булыжникам несколько военных повозок с кладью. А куда они все направлялись — не спросишь. Ну, да там разберутся. Велено считать — значит, надо.
В первые же дни Николка с Ахметом уяснили, что движение по Большому тракту начиналось утром рано, а днем совсем прекращалось. Друзья приспособились вставать до солнышка, чтобы успеть полить грядки в огородах у Николкиной бабки и тети Саши. А после засады надо было позаботиться о пропитании.
Николкина бабка ворчала, что «парень совсем от рук отбился, дома гостем бывает», на что внук отвечал, что Ахмету одному в землянке тоскливо, вот он там и ночует.
— Уж ладно, коли так. Только вы там не балуйте, — смирялась бабка. Она была даже рада, что внук чем-то и где-то кормится, хоть дома останется лишний кусок. Время голодное: всю крапиву и лебеду поели.
Весной Николка с Ахметом зорили сорочьи гнезда за городом, пекли яйца, тем и питались. К лету перешли на зелень, варили похлебку из щавеля и пиканов.
Пиканы они собирали за станцией, на задворках плужного завода. Есть на Урале такая съедобная трава с широкими резными листьями. В начале лета она собирает свои соцветия в тугой початок, вроде кукурузного. Сваренные в подсоленной воде початки пиканов и на богатых столах принимались в охотку за хорошую еду. Правда, с маслом, либо со сметаной. А бедному люду не до охотки, лишь бы голод обмануть.
К вечеру друзья снова смотрели из своей засады на утоптанный тракт, считали всадников и пеших, которые теперь возвращались в город. Казаки лихо распевали «соловья-пташечку-канареечку». Видать, похозяйничали в пригородных деревнях и станицах.
Часто они вели арестованных крестьян и казаков со связанными руками. Об этом ребята спешили сообщить Степану.
Раз во время похода за пиканами возле чешских эшелонов они встретили Варьку в толпе торговок.
— Огурчики только с грядки сорванные!
— Курнички морковные!
— Молочка топленого кому-у! — наперебой кричали торговки возле офицерских вагонов.
Варька увидела Николку с Ахметом. Но сделала вид, что не заметила, отвернулась и, перехватив из одной руки в другую тяжелую корзинку, пронзительно закричала:
— Варенца холодного с пенками! Молока, творожку! Батуну зеленого!
— Откудова молоко? Коровы-то сроду не бывало, — нарочно громко крикнул Николка, чтобы услышала Варька. Уж очень обидным ему показалось, что она тут «контре» прислуживает.
— Ай-ай дурной башка! Варька-та нас не знаит… Мы тоже… Так нада, Степан говорил, — сообразил Ахмет и потащил друга дальше.
Откуда было знать Николке, что и Варька находилась «при деле», продавая чужой товар. Торговкам не разорваться, чтобы не упустить выручку и на базаре, и на станции, и в других людных местах. Они рады были услугам девчонки и за продажу давали каждый день по кринке молока.
Крутилась Варька возле чешских эшелонов и следила за всем, что творилось на станции. Потом подробно докладывала деду Захарию. И не любопытничала, куда уходил дедушка по ночам с ее донесениями.
Николке вскоре надоело это скучное занятие — сидеть в огороде и смотреть на дорогу.
— Чего их считать-то? Контры от этого не убудет. А винтовки без дела лежат… — ворчал он, пробираясь в засаду.
— Нада считать! Степан сказал, — твердил Ахмет.
Однажды Николка притащил в землянку большой виток колючей проволоки.
— Зачем таскал? — удивился Ахмет.
— Вот размотаем, тогда скажешь, что у меня на плечах голова, а не капуста, — ответил Николка, почесывая исцарапанный колючками живот. Однако не выдержал, поделился с другом своей задумкой.
— Нельзя… Степан-та ругать будит, — попытался урезонить его Ахмет.
— Мы только попробуем. Он и не узнает.
Не так-то легко было разматывать спаянную ржавчиной проволоку. А еще труднее высвободить колючки. Пальцы у обоих были в крови и ржавчине. Но ребята не обращали на это внимания. Колючки, — заостренные коротенькие проволочки, — они соединяли по несколько штук вместе, переплетая их между собой. Получались острые со всех сторон упругие «ежики».
— Поднесем мы им подарочек! Будут помнить! — грозился Николка, посасывая исколотые пальцы.
Николкины „ежики“
Ранним летним утром по середине улицы не спеша двигался казачий эскадрон. Сытые кони лениво помахивали хвостами.
— Гляди-ка, вон он, — шепнул Ахмет, показывая на знакомого подхорунжего, который, как всегда, ехал впереди.
Друзья лежали рядышком в лопухах. Когда казаки поравнялись с их засадой, ребята даже дышать перестали.
Вдруг конь подхорунжего с громким храпом взвился на дыбы, потом опустился на колени, ткнулся мордой в землю и, взлягнув задней ногой, повалился на бок. Всадник еле успел выскочить из седла и высвободить ногу из стремени. Его широкое лицо налилось кровью.
Вслед за конем подхорунжего начали взвиваться на дыбы и падать на колени другие кони. Громкий храп и ржание лошадей смешались с криками и руганью. В шуме и суматохе никто не слышал, как прозвучал выстрел…
Пока казаки опомнились и бросились искать того, кто стрелял в подхорунжего, друзья закинули винтовки в какую-то яму и перемахнули в соседний огород, затем в следующий. Без оглядки бежали они по улицам, петляли по переулкам.