На бывшей Жандармской
Шрифт:
Ребята были рады-радехоньки.
— А лес там есть? А ягоды? А речка?
— Есть, все есть. Сидите тихо, — отвечала мать на бесконечные расспросы. Федя отыскал в чулане удочку отца и поставил возле порога, чтобы не забыть.
Солнце село, а подводы все не было. Александра Максимовна нетерпеливо поглядывала в окно и вдруг увидела: по улице торопливо шли белогвардейцы, направляясь прямо к их воротам. В первом Федя узнал сына жандармского вахмистра Виктора Катрова, который явился в город вместе с колчаковцами.
— Встаньте к окнам, не то разбегутся, — послышался голос со двора.
Трое вошли в дом.
— Все дома? — Катров остановился возле порога, оглядывая детей, словно пересчитывая их.
— Все, вашблагородь, — вынырнул из сеней Мошкин.
Ребята бросились к матери, облепили ее со всех сторон, так и застыли, глядя на вошедших широко раскрытыми глазами.
— Может сразу, вашблагородь? — подскочил околоточный.
— Ночью приказано… Заколачивайте!
Колчаковцы вышли. Слышно было, как на засов закрыли входную дверь и забили ее чем-то тяжелым. Потом долго стучали молотками по ставням.
— Ждите гостей! — с издевкой крикнули со двора.
Белогвардейцы уже хозяйничали где-то в другом доме, а перепуганная, обреченная семья Кущенко все еще сидела в потемках.
— Темно-о, — заплакал Мишенька.
— Сейчас, сейчас… Огонек будет, — очнулась Александра Максимовна, зажигая лампу. Прятаться и таиться уже не было смысла: самое страшное случилось.
«Не будет всех… Марийки… Сережи… Мишеньки…» — Александра Максимовна не могла сидеть на месте: надо что-то делать… Она достала чистые рубахи из узла:
— Надевайте, чтобы все чистенькое…
Переоделась сама и снова заметалась.
Горе придало силы. Она открыла крышку подпола.
— Мы уйдем отсюда, уйдем… — шептала мать, спускаясь по ступенькам с лампой в руке. Но сколько ни шатала камни фундамента, сколько ни двигала, ни один не шевельнулся.
Александра Максимовна выбралась из подпола и принялась ножом открывать створки ставней. Федя бросился помогать матери.
— Кто там царапается? Смирно сидеть! Успеете побывать и в раю и в аду, — послышались грубые окрики.
Все кончено, надежды нет… Долго сидела Александра Максимовна не шевелясь. Ребята забились в угол и с недетской надеждой смотрели на мать. Миша свернулся калачиком на полу и уснул.
— Мы им даром в руки не дадимся! Не-ет! — Александра Максимовна метнулась в сени и набрала большую охапку щепы, приготовленной на растопку.
— Федюня, наливай-ка в чугуны.
Варька еще накануне натаскала воды, и кадка в сенях была полна.
Откуда-то издалека слышались одиночные выстрелы.
— Мам, слышишь? Стреляют.
— Слышу, Федюня. Опять казаки балуются. А ты носи воду-то, носи.
Ярким пламенем заполыхали в печи дрова. А вскоре ключом забурлила вода в чугуне.
— Зачем это? — удивился Федя.
— Как войдут эти изверги… Я в них из ковша кипятком! Прямо в глаза! А вы тем временем бегите, прячьтесь в огородах… Пока они очухаются…
— А как же ты? Я без тебя не уйду.
— Потом и я… — мать отвернулась и принялась кочергой шуровать в печи. О себе она не думала.
Всю ночь слышались выстрелы. Всю ночь кипела вода в чугунах.
Новый день пробился узким лучиком света сквозь щель в ставнях, осветил спящих под столом ребят и пожелтевшее, измученное лицо Александры Максимовны. Она сидела на табуретке возле порога с ковшом в руке. Возле ног стоял чугун с кипятком, от которого валил густой пар. Пламя в печи угасало: бандиты грозились явиться ночью. Одна прошла… Надо ждать следующей.
Днем выстрелы стали слышнее и чаще. Где-то ухнули из орудия. Раз, другой… В стороне завода короткими очередями застрочил пулемет.
— Мам, слышишь? Опять стреляют.
— Слышу, сынок. Это наши! Красные! Придут и выручат нас, — успокаивала она ребят. А у самой тревожно замирало сердце.
Дети прислушивались к выстрелам, словно это была самая чудесная музыка. Даже в полутьме было видно, как у них заблестели глаза. На бледных лицах появились улыбки.
Издалека слышались крики «Урра-а!» По улице затопали кони.
Наступал вечер, а с ним новая тревога за детей. Щепа и дрова были сожжены. Александра Максимовна принялась собирать все деревянные предметы, которые были в доме. Возле печки оказались каток с вальком, мутовки, доски с полатей. Федя притащил свои санки из сеней и с большим сожалением положил в общую кучу заготовленного топлива.
Снова закипели чугуны в печи.
— Как плесну из ковша, вы им под ноги кидайтесь и бегом, — уже в который раз наказывала Александра Максимовна и в каком-то нервном исступлении металась от печи к порогу, меняла возле дверей чугуны. Когда в одном остывала вода, она цепляла его ухватом и снова толкала в пламя. На его место ставила другой: кипяток должен быть крутым, прямо с пылу.
Коротка июльская ночь. Но Александре Максимовне она показалась целой вечностью, кошмарной, жуткой.
Освобождение
На рассвете возле окон послышались шаги, голоса людей.
— Пришли… — прошептала Александра Максимовна и чуть не опрокинула себе на ноги чугун кипящей воды. — Федюня, хватай Марийку, становитесь у дверей! Я им в глаза, чтобы света не видели.
Малышей, Сережу и Мишу, забросала на кровати шубами и наказала молчать. Малы еще, не убежать им…
Было слышно, как вошли в ограду и долго возились возле сенных дверей, вытаскивая железный лом.