На чужом пороге
Шрифт:
Часовые в коридоре не обратили на них внимания, но в передней комнате (в номере их было четыре) оказалось трое офицеров, которые воспротивились желанию «прислуги» пройти в санузел. Пришлось доставать автомат. Офицеры подняли руки и по команде повернулись лицом к стене. Теперь на счету были секунды. Каждое мгновение дверь из коридора могла открыться, и тогда...
Один из парней остался здесь, со вторым она прошла дальше. Генерал сразу понял, что происходит, и стал кричать. Замолк он только после третьей пули, пистолет был с глушителем, и выстрелы вряд ли
Если сказать, что только теперь она оценила все безумие операции, то это будет неправдой. Она это понимала с самого начала. И рассчитывала лишь на стремительность, смелость и удачу. И вот последнего, похоже, им могло не хватить...
Парень сидел посреди комнаты на стуле и, положив на колени автомат, вставлял в гранаты запалы. Его спокойный, деловой вид подействовал на нее благотворно. Стараясь не суетиться и не делать лишних движений, она начала обыск и почти сразу же нашла портфель генерала. Открыть его не стоило труда. В портфеле были две папки с грифами о строжайшей секретности. Она выхватила их содержимое и затолкала в сумочку.
— Пошли!..
Очевидно, они находились в комнате не больше минуты, но для нее эта минута была самой длинной в жизни.
Несмотря на тревогу, поднятую наружной охраной, вырваться из отеля оказалось несложно. Немцы не были готовы к гранатному бою. Однако через вестибюль не пропустили. Пришлось опять воспользоваться служебным ходом. Отступали поочередно: пока один прикрывал огнем автомата, остальные делали перебежку. Эсэсовцы наседали остервенело, оторваться от них не было никакой возможности. Вот тут бы пригодился «мерседес», но немцы сразу начали охватывающий маневр, и машина оказалась у них в тылу.
Вечерело. На улицах было многолюдно. Распугиваемые стрельбой парижане разбегались, издали нарастал рев полицейских машин. Добежав до очередного переулка, один из парней сказал ей:
— Дальше идите сами. Видите, какое удобное место. Мы их здесь минуты на две задержим.
— У меня осталась одна обойма, — скептически заметил второй, роясь в карманах. — Точно. Больше ничего нет.
— Ничего, — сказал первый — переведи на одиночные и лучше целься. Ты не в тире.
«Может быть, успеем вместе», — хотела сказать она, но промолчала: вместе у них не оставалось шансов.
— До свидания, — сказала она. — До встречи в Лондоне.
Даже в этот момент она еще продолжала играть.
Уже за первыми домами стрельба была почти не слышна. Надо было взять такси, но это удалось не сразу, а потом оказалось поздно: поглядывая через заднее стекло, она обнаружила, что следом неотступно движется еще машина. Слежка... Когда же они успели? Чтобы попытаться сбить преследователя со следа, она возле рынка попросила шофера сделать круг, а когда он это сделал, попросила круто свернуть в один из переулков. Тут неожиданно запротестовал шофер. Он затормозил и повернулся к ней на сиденье:
— Что это значит, мадам? Что за машина все время следует за нами? Думаете, я ее не приметил?
Уговаривать его было бесполезно. «Хоть бы не додумался задержать», — подумала она, сунула шоферу десять марок, чтоб молчал, и быстро выскочила из машины. Машина с преследователем обогнула такси и затормозила несколькими метрами дальше...
К счастью, рядом был пассаж. Она прошла через него, вернулась, сделав крюк по рынку, и в последний момент успела вскочить в отходящий автобус; на следующей остановке сошла, тут же взяла такси, но проехала немного, попросила остановиться возле проходного парадного подъезда: это уже был Монпарнас, здесь она неплохо ориентировалась. Входя в парадное, она покосилась направо и поняла, что все напрасно. Тот уже выскакивал из машины...
Пробежав через парадное и торопливо пройдя через двор, она вышла на параллельную улицу. На противоположной стороне наискосок светилось неяркими огнями кафе «Аргус». Она прошла к нему и остановилась в дверях. В кафе было полно немцев. Справа возле сдвинутых столиков шумели гестаповцы, ближе к центру — трое молодых офицеров... Почему-то ее взгляд задержался на одном из них — красавчике обер-лейтенанте в черной форме СС. Он почувствовал ее взгляд, поднял голову... привстал... отодвинул рукой свободный стул, сделал приглашающий жест. Она быстро подошла.
— Прошу, — сказал обер-лейтенант.
— Благодарю вас.
Она присела, положив сумочку на стол.
Второй эсэсовец, судя по всему, уже изрядно пьяный, только теперь заметил ее. Взгляд был ощутимо тяжел, он даже придавил ее на какое-то мгновение. Это был взгляд профессионала, человека, привыкшего читать в чужих душах. Не спуская с нее насмешливых глаз и как-то по-особенному кривя рот, он сказав соседу, офицеру вермахта:
— Мой милый, спорю на бутылку коньяку, что она партизанка.
— Отдайте должное моему покойному другу Отто — чудный был парень, дай ему господи блаженство на небеси — он вас сразу раскусил, — улыбнулся Томас Краммлих и, не спеша обогнув стол, опустился в кресло. Очень болела нога. «Нельзя забываться и вот так бегать, — озабоченно думал Краммлих. — Если рана откроется снова, придется надолго ложиться в госпиталь. А не время...»
— Вы меня с кем-то путаете, — сказала она. — Видите ли, я никогда не была во Франции.
— Вот как! Значит, в тот раз я встретил не вас?
— Мало ли на земле похожих людей. Да и три с половиной года — огромный срок. Память своенравна. Она как кривое зеркало. Что-то прячет, а что-то незаслуженно выпячивает...
Она говорила не спеша, и в интонации ее голоса была даже какая-то едва уловимая снисходительность. В ней была непонятная сила, но это не злило Томаса Краммлиха, у него почему-то не было потребности сломать эту силу, повергнуть ее в прах, растоптать. Может быть, потому, что эта сила не оскорбляла Краммлиха, ему хотелось для самоутверждения взять верх над нею. Из принципа. Честно и красиво. Хотя бы потому, что он мужчина. Он должен оказаться сильнее!..