На чужой палубе
Шрифт:
В последний момент он весь выгнулся и ударом обеих ног о фальшборт отбросил себя назад.
Брошенный шланг, извиваясь подобно гигантской змее, бил крепкой струей кипятка по стене надстройки.И вдруг, повинуясь каким-то причудам бушующей в нем энергии, он резко повернулся и, извиваясь, пополз на оглушенного Жозефа Бланшара.
Прижавшийся к лееру Алеша заметил опасность и подоспел вовремя. Ударом ноги он отбросил взбесившийся шланг в сторону от оглушенного напарника.
Жозеф Бланшар
Алеша заметил неточные движения механика.Придерживаясь за леер, подобрался к нему и показал знаками, чтобы тот сходил погреться. Жозеф Бланшар отрицательно качнул головой и даже шланга не отдал. Алеша увидел, что струя бьет мимо широкой уже прорези, разделяющей стену и лед. Недолго думая, он силой отобрал шланг из ослабевших рук механика и крикнул:
– Ступай, погрейся. А то вылетишь за борт…
А сам, широко расставив ноги, прочно привалился спиной к стене и направил струю в прорезь.
– Петр Андреевич!
– позвал Морозов.
Петр Андреевич оглянулся. У тамбура ожидали очереди последние три матроса. Один из них тянул линию переносного телефона. Теперь можно было оставить палубу.
14
За свою долгую и нелегкую морскую службу Петр Андреевич прошел серьезную школу, научился сдерживать свои чувства, не давать им волю на глазах у подчиненных. Но сегодня в трюме чужого парохода его все сильнее охватывало опасение,что матросы заметят, как он борется с растущим в нем беспокойством. Для тревоги были серьезные основания. Каждый удар волны в гулком трюме звучал как предвестник близкой катастрофы. Слышалось, как приближается она с нарастающим рокочущим звуком, коротко замирает и с громким шипением обрушивается на пароход.После первого протяжного грохота долго еще звучали в трюме отголоски могучего удара. А когда они замирали, сперва робко, потом все сильнее слышались всплески и журчание воды за бортом, над головой, у шпигатов и под ногами, в балластных цистернах, расположенных между первым и вторым днищами парохода. Порой казалось, что вода уже прорвалась в трюм и сейчас хлынет могучим потоком, разбрасывая по пути людей, ящики, бревна.
Матросы не успели подумать об опасности. У выхода из шахты их встречали боцман и Беллерсхайм и сразу направляли на рабочие места. Несколько человек принялись чинить изломанные грузовые отсеки. Остальные, умело действуя вымбовками - недлинными, но прочными шестами, разбирали свалившиеся в центр трюма бревна и ящики.
Иван Акимович критически посматривал на работающих. Потом он не выдержал. Подошел к Тони Мерчу.Попробовал объяснить, что такая перегрузка займет слишком много времени.Поднять на блоке тяжелый ящик и уложить его на место - большой труд. А сколько придется переместить их, чтобы уменьшить крен?
Тони Мерч не дослушал его и недовольно отмахнулся.
– Ты пойми меня, моржовая голова!- горячился Иван Акимович.-Таким-то макаром, вручную, мы все эти тонны перекидаем не раньше, чем к морковкину заговенью.
Тони Мерч стоял с деревянным лицом, словно не слышал ничего.
– Штурман!-окликнул Иван Акимович Морозова.-Растолкуй хоть ты лупоглазому…
Но Тони Мерч, не слушая никого, направился к работающим.
– Два боцмана в одном трюме…- усмехнулся Морозов.- Это похуже,чем два кота в мешке.
Петр Андреевич не
Пока Петр Андреевич присматривался, размышляя, как бы получше организовать перегрузку,Иван Акимович перехватил вышедших из шахты двух матросов и принялся горячо втолковывать им что-то, действуя, впрочем, больше руками, чем словами.
Морозов изнывал от сознания,что стоит безучастным свидетелем, когда дорога каждая пара рук. Он понимал, что вмешиваться в распоряжения Тони Мерча или даже советовать ему не следовало. Опытный боцман знает, как перегружать трюм лучше, чем молодой штурман. Но и оставаться сочувствующим наблюдателем было невозможно. Он сбросил куртку и присоединился к Ивану Акимовичу.
Петр Андреевич проводил его взглядом, но ничего не сказал. Ему и самому хотелось присоединиться к работающим.Конечно,его положение куда сложнее, чем у Ивана Акимовича или даже у Морозова. Не уронит ли он достоинство начальника спасательной команды, ворочая с матросами ящики? Ведь ни один из штурманов «Гертруды» не пошел в трюм. Но сколько же можно так сидеть в стороне? Перегрузка будет продолжаться не час и не два.Да за это время матросы к нему всякое уважение потеряют. «Я начальствую в советской спасательной команде,- решил Петр Андреевич.- Для меня их отношения с матросами не обязательны.Пускай думают и говорят что хотят». И он направился за Морозовым.
Иван Акимович искренне обрадовался неожиданному подкреплению. Много ли сделаешь с людьми,не понимая их, хотя бы они и хотели всей душой помочь тебе? А тут такая помощь- две пары рук, да еще и переводчик!…
Пока внизу разбирали завал, Иван Акимович со своими людьми соорудил грубое подобие подвесной дороги. От борта к борту протянули стальной трос. С приподнятого правого борта закрепили его за рым, а на притопленном левом борту подняли повыше.Подвешенный на блоке к наклонному тросу ящик,увлекаемый собственной тяжестью, скользил с перегруженного левого борта на правый. Там его подхватывали матросы и надежно крепили в штабеле.Труднее всего оказалось придерживать скользящий на блоке ящик оттяжками из пенькового троса. Но и с этим справились умелые руки матросов. Обмотали они оттяжки вокруг стоечного бруса и теперь без особого напряжения сдерживали любой рывок качки.
Иван Акимович оставил самодельную подвесную дорогу Петру Андреевичу, а сам взял Морозова, набрал новых людей и принялся сооружать вторую, такую же.
На этот раз Тони Мерч не стал спорить. Правота русского была слишком наглядна.
Ящик за ящиком, тяжко покачиваясь и поскрипывая канатами, переправлялись через пустое пространство к правому борту. Слышались лишь знакомые возгласы.
– Вира, помалу!
– Потравливай!
– Давай, давай!
Значительно труднее пришлось матросам, разбиравшим завал между грузовыми отсеками. Бревна после каждого удара волны перемещались. Приходилось работать осторожно, посматривая по сторонам.