На чужой палубе
Шрифт:
Что он сказал, Алеша не понял, но догадался: надо похвалить смелого проводника.
– Молодец!
– Он дружески похлопал Майкла по плечу.
– Пошли к начальству.
11
Петр Андреевич не дошел до радиорубки. Поднимаясь по лестнице, он услышал возбужденные голоса, а затем увидел Морозова и Ивана Акимовича, окруженных матросами.
От напускной сдержанности Морозова не оставалось и следа. Он горячо доказывал что-то матросам. Его перебивали, не желали слушать.
Петр Андреевич остановился в стороне. Вслушался в чужую речь… и ничего не понял. Лишь два
Морозов заметил Петра Андреевича и обратился к нему, весь красный от негодования.
– Договорились!- Голос его дрожал.- Что им ни толкуй, они твердят свое: напрасно стараетесь заставить нас работать, участь парохода решена.
– Кто решил участь парохода?- холодно спросил Петр Андреевич.
– Море и возраст «Гертруды»,- ответил Беллерсхайм.- В Англии, Германии, Норвегии, не говоря уже о Соединенных Штатах, такая ржавая лоханка давно пошла бы на слом. Только наша компания ухитряется выжимать из нее какой-то доход.
– Я не правомочен обсуждать здесь порядки в чужих странах,- сдержанно возразил Петр Андреевич.- Я знаю лишь одно: оставить аварийное судно можно только после того, как сделано все для его спасения.
– Мы сделали все,- отрезал Беллерсхайм.
И оглянулся на товарищей, шумно поддержавших его.
– Я плаваю с Ричардом О'Доновеном семнадцать лет.И знаю старика!-выступил вперед Тони Мерч.- Три года назад мы попали в ураган у Фолклендских островов. Буря заклинила руль. В носовом трюме открылась течь. Двое суток несло нас к берегам Патагонии.Капитан и не помышлял бросить судно, хотя мы и встречались с пароходами и нам предлагали помощь. Но если Ричард О'Доновен сказал плохо- значит, надежды никакой.
Едва Тони Мерч закончил, как его шумно поддержали матросы. В общем гомоне Петр Андреевич снова уловил знакомые слова - «селвидж мани». К чему бы они? Какое тут, к черту, вознаграждение? Не обращая внимания на незатихающий шум, он спросил у Морозова.
– Что они кричат о селвидж мани?
– Чушь собачью!-голос Морозова сорвался от гнева.- Говорят: «Вы рискуете головами, рассчитывая получить за спасение «Гертруды» хороший куш. Вы лезете к черту в котел за большие деньги. А мы не желаем подыхать ради ваших карманов». Вот что они говорят.
– Карманов?
Петр Андреевич почувствовал, как у него перехватило дыхание от гнева. Хотелось прикрикнуть на тех,кто посмели заподозрить его и товарищей в высшем проявлении подлости. И кто заподозрил? Свой брат. Матросы!
Пока Морозов спорил с Беллерсхаймом,забыв о том, что он переводчик, забыв о стоящем рядом начальнике, рассудок Петра Андреевича справился с бушующими чувствами. Очень вовремя вспомнилась любимая поговорка Степана Дмитриевича: «Горячность- плохая помощница в делах». Чтобы ни случилось, а хорошо, что болезнь экипажа «Гертруды» прорвалась наружу. Не время сейчас выяснять, чей подлый язык первым произнес гнусность и почему ей поверили матросы. Сердечное расположение к ним ушло. Осталось лишь властное чувство долга. Наконец-то найден ответ на вопрос, не дававший покоя. Стойкость матросов «Гертруды» объяснялась не трусостью,не паникой,а убеждением в своей
Перебил мысли Петра Андреевича сочный низкий голос.
– Старший моторист Олаф Ларсен!
С первого взгляда на обветренное открытое лицо норвежца Петр Андреевич понял: такой человек должен пользоваться доверием товарищей. Следовало во что бы то ни стало привлечь его на свою сторону.
– Я рад, Ларсен, что могу говорить с вами без переводчика.-Петр Андреевич взволнованно потер подбородок.-Сейчас меня и моих товарищей оскорбили так… Если б это случилось в других условиях, мы повернулись бы и ушли. Но здесь море, шторм…
– Да?- бесстрастно произнес Олаф Ларсен, не выражая тоном ни согласия с собеседником, ни сомнений в услышанном.
– О каком вознаграждении болтает этот человек?- Петр Андреевич показал головой на Беллерсхайма.
– Это опытный матрос и прекрасный товарищ,- сдержанно возразил Олаф Ларсен.
– Как может он болтать о вознаграждении?- В голосе Петра Андреевича прорвалось раздражение.- Вы-то, Ларсен, должны меня понять!Когда ваши родители и соседи укрывали, кормили и лечили советских солдат, разве они думали об оплате? Отрывая кусок хлеба от себя и своих детей, они подсчитывали, сколько за это получат? Рискуя имуществом, а может быть, и головой, они гнались за наживой? Вы носили раненым еду, часами сидели с ними и даже научились русскому языку ради каких-то выгод? Вам ничего не заплатили. И тем не менее я убежден в том,что вы и сейчас не только не жалеете о сделанном, но и гордитесь им. Так как же ваши товарищи посмели заподозрить нас в такой подлости?
Натиск Петра Андреевича смутил Олафа Ларсена. Крохотное, укрытое в горах местечко и поныне гордилось тем, что несколько его жителей спасли и выходили обмороженных беглецов из лагеря военнопленных. В жизни самого Олафа Ларсена это было самым большим событием, и он охотно рассказывал о нем товарищам.
– Что ж вы молчите?
– Петр Андреевич настойчиво смотрел на Олафа Ларсена, взглядом требовал ответа.- Вы поняли меня?
– Понял.
Не зная, что ответить, Олаф Ларсен перевел слова русского выжидающе посматривающим на него товарищам.
– Я готов дать честное слово моряка,что никакого вознаграждения за спасение «Гертруды» мы не получим,- твердо продолжал Петр Андреевич, не давая Ларсену и его товарищам опомниться от первого натиска.- Если этого мало, мы готовы заверить чем угодно, что деньги нас совершенно не интересуют.
Пока Ларсен переводил, Петр Андреевич внимательно наблюдал за матросами. Держались они по-прежнему упорно, перебивали Ларсена и посматривали в сторону рыбаков с откровенной неприязнью.
– Больше того,- добавил Петр Андреевич.- Я и мои товарищи напишем обязательство, что не претендуем ни на какое вознаграждение с компании «Меркурий». Сейчас же напишем. И сдадим капитану.