На далеких окраинах
Шрифт:
— Воды, скорее, льда... — приказал он денщику. — Пошли вестового верхом в крепость, чтобы сейчас фельдшера Мандельберга тащил... надо кровь бросить... Постой, скажи, чтобы инструменты перевязочные захватил... Да никак они со мной...
Доктор поспешно сунул руку в боковой карман, выдернул... в разные стороны посыпались карты с надогнутыми углами; между ними мелькнули две стереоскопные карточки с голыми барынями, в самых утрированных ракурсах.
А доктор на возвратном пути от Батогова успел уже рассказать кое-кому из встретившихся ему на пути о своем разговоре с Батоговым... и даже сообщил мнение свое, что Батогов «прав, то есть, с какой стороны ни заходи — прав», и «что он не знает, удастся ли ему уломать этого пылкого Брилло».
Все выслушивали доктора, соглашались с ним, что Батогов прав, соглашались, что пылкого Брилло уломать довольно трудно... и спешили поделиться с другими свежими новостями.
Таким образом слухи об отказе Батогова от дуэли, приняв опять фантастические размеры, разнеслись по всему городу прежде, чем на крепостной стене дежурный артиллерист, раздавив у себя на шее здоровенного клопа, приложил фитиль к затравке заревой пушки.
— Так он отказался, — говорил рыжий артиллерист, который пришел уже в чувство и давно сидел опять в своем кресле, а доктор в четвертый раз передавал ему свою историю.
— Он говорит, — убеждал доктор, — пускай его посмотрит на дело совершенно с другой стороны и тогда он увидит ясно, что тут не было никакого оскорбления.
— Слушай ты! — Брилло отделился от спинки кресел. — Кто из нас с ума сошел? Ты или я? Или он, наконец, или оба вы вместе?
— Обыкновенная случайность... — бормотал доктор. — Конечно, случайность не совсем приятная...
— Лошадь седлать! — крикнул Брилло и крикнул так, что спавший на куче клевера вестовой кубарем скатился вниз и бросился в конюшню.
— Что ты делаешь, помилуй? — засуетился доктор. — Да это совершенное безумие. Ты хочешь ехать к нему... Да ты на седле не усидишь… Ведь вот...
— А вот я ему покажу...
— Брилло, да не дури, ну, голубчик, ну, выслушай ты меня внимательно...
— Лошадь, проворней!
Брилло стукнул кулаком по столу так, что на нем зазвенели разные безделушки и полетела на пол стоявшая у самого края пепельница.
Доктор поспешно и убедительным тоном начал излагать рыжему артиллеристу свои доводы.
— Ну, — говорил он и даже всем корпусом вперед наклонился, — положим, ты доедешь. Ну, что ты сделаешь?.. Во-первых, тебя во двор не пустят: там этих косоглазых чертей сколько; опять этот Юсупка, такая преданная сволочь... Да опять, разве ты с ним сладишь?.. Ну, он тебя того... (доктор сделал выразительный жест) — и концы в воду. Будет совершенно прав: ночное нападение, он защитился... Разве тебе этого нужно? Пойми ты, я тебе добра желаю. Погоди, выжди случая подходящего, мы его еще заставим драться...
Доктор за спиной у Брилло замахал рукой вестовому, явившемуся на пороге доложить, что лошадь готова.
— А тем временем ты несколько поправишься, — продолжал убеждать доктор. — Общественное мнение все на твоей стороне (доктор готов был приврать немного). Даже на что Марфа Васильевна (Брилло застонал), даже она говорила, что Батогов уж слишком...
Доктор, увлеченный красноречием, начинал портить дело.
— Эдак умрешь прежде, чем дождешься случая, — почти шепотом произнес Брилло и задумался.
Вспышка прошла; доктор торжествовал.
В отворенное окно полез какой-то мальчишка-сартенок; в руках у него была бумажка.
— Ты чего, дьявол? — крикнул ему доктор.
— Эй, тамыр, — начал сартенок, сидя на подоконнике. — Здесь живет тюра, которого нагайками били?
Доктор вырвал у него бумажку, и сартенок, получив звонкую затрещину, сбившую красную шапочку с его гладко обритой головки, полетел кубарем за окно.
— Что там? — спросил рыжий артиллерист и взял у доктора записку.
Если бы доктор только знал содержание этой записки, он, наверное, поспешил бы ее уничтожить прежде, чем она попала в руки Брилло.
«Батогов, вдвоем с Марфой Васильевной, будут завтра в шесть часов утра у Беш-агача. Затем он уезжает на передовую линию, а, может быть, и совсем из области.
Случай представляется более, нежели удобный.
Доброжелатель».
Вот все, что было сказано в этой записке.
Рыжий артиллерист внимательно прочел это анонимное послание, посмотрел на доктора и захохотал. Он хохотал таким смехом, от звука которого что-то холодное пробежало по жилам доктора. Все лицо его конвульсивно передергивалось и становилось все бледнее и бледнее.
— Кто бы это писал?— подумал доктор, тщательно рассматривая записку.
Это был небрежно отодранный угол от целого листа бумаги. Фразы были написаны четко, умышленным курсивом; видно было, что писавший тщательно позаботился скрыть свой почерк.
Брилло посмотрел на часы. Стрелки показывали половину второго и время близилось к рассвету.
XII
Катастрофа
Верстах в двенадцати от города, над самой кручей высокого обрыва, на берегу арыка Кара-Су, стоит совершенно заброшенная мельница. Плотина ее, давно уже размытая, не удерживает воды и она свободно стремится вниз, прыгая с камня на камень и постепенно подмывая глинистую массу обрыва, на самой вершине которого белеется гробница какого-то святого. Медные, пустые внутри шары с привязанными к ним конскими хвостами, повешенные на тонких жердях, издают унылый, металлический звук, колеблемые налетевшим порывом ветра.
Над самой пропастью нависла эта заброшенная гробница, украшенная турьими рогами, и, кажется, вот-вот рухнет подмытая вниз и запрудит шумящий арык своими обломками.
Внизу, на противоположном берегу, пять громадных столетних карагачей раскинули свою густую, непроницаемую ни для каких лучей солнца тень. У этих массивных раскидистых деревьев остатки жилого двора, принадлежащего прежде кому-то из местных властей, но теперь давно уже никем не обитаемого. Лес из крыши и штучные, разрисованные потолки сакель давно уже разобраны, и голые стены с остатками лепных украшений стоят, открытые влиянию непогоды, и густо поросли кудреватой, зеленой плесенью.