На далеких рубежах
Шрифт:
– - В таком случае перенацелим самолеты на запасной аэродром, -- сказал Поддубный.
– - А запасы топлива вы учитываете?
– - Перенацелим своевременно. В нашем распоряжении радио, локаторы, наконец, система слепой посадки. Если что, то и на своем аэродроме посадим...
– - Техника -- техникой, а люди -- людьми. И я не разрешу, не позволю, чтобы рисковали людьми. Не допущу!
– - Гришин повысил голос.
– - Значит, по-вашему выходит, что с Кизыл-Калынского аэродрома полет на предельную дальность невозможен?
– - В таком виде, как предлагаете вы, -- невозможен.
– - Для чего же тогда вообще планировать полет на предельное расстояние? Чтобы сделать отметку в плане-графике летной подготовки?
– - Каждый полет приносит определенную пользу.
– - Такой полет ничего не даст. Напрасная трата топлива и моторесурса.
В глазах Гришина вспыхнули недобрые огоньки.
– - Вы слишком много на себя берете!
– - сказал он.
Поддубный зашагал по кабинету, стараясь унять нарастающее раздражение. Наконец он остановился, искоса поглядел на Гришина:
– - Если вспыхнет война, если в небе Отчизны появятся вражеские самолеты с атомными и водородными бомбами, партия, народ, правительство не спросят нас с вами, Алексей Александрович, готовы ли мы действовать в тех условиях, в которых находимся! Тогда некогда будет спрашивать. Тогда надо будет действовать, и нам прикажут действовать. Для того нас и поставили здесь, в пустыне, чтобы мы свыклись с суровыми условиями, закалялись в борьбе с трудностями. А мы эти трудности избегаем. Если и дальше так будет продолжаться, то в первый же день войны мы потеряем лучших наших летчиков. Вот чего вы не понимаете или не желаете понять, Алексей Александрович!
– - Зато вы понимаете! Один вы умный, остальные дураки, так что ли?
– Голос у Гришина срывался, в груди клокотала злость.
Поддубный, однако, не сдавался:
– - Никто тут из себя умника не строит. Но у вас заблуждение и предвзятое мнение. Помните, как в первый день нашего знакомства вы говорили о каком-то штабном жуке, который якобы написал целую библию, потом подсунул генералу проект приказа, и тот подписал его, не читая. А это ведь неправда, Алексей Александрович. Мне стало известно, что генерал лично расследовал причины катастрофы и аварии. Зачем же зря охаивать штабного офицера?
Гришин ничего не ответил на это. Он настолько был взволнован, что не мог уже говорить.
Поддубный круто повернулся и вышел из кабинета.
Полковник Слива был нездоров. У него болели зубы. Что делать? Неужели плюнуть на все, и пусть верховодит Гришин, как ему заблагорассудится?
Нет! Так нельзя!
Поддубный позвонил полковнику на квартиру. К телефону подошла Лиля.
– - Здравствуйте, Лиля. Это я, Поддубный. Семен Петрович лежит? А вы спросите, не может ли он принять меня дома? Дело неотложное.
В трубке послышался стук каблучков. Лиля, очевидно, пошла в спальню к отцу. Вскоре она вернулась к телефону.
– - Вы слушаете, Иван Васильевич? Приходите. Папа примет вас.
Семен Петрович сидел на диване с перевязанной, распухшей щекой, охал и кряхтел.
– - Зуб...
– - простонал он.
– - Ох, проклятый!
Поддубный рассказал, что именно заставило его потревожить полковника, и почти дословно передал свой разговор со штурманом.
– - Маршрут, проложенный Гришиным, безусловно, не годится, -- согласился полковник.
– - Но и тот, что предлагаете вы с Дроздовым, сейчас я не могу утвердить. Надо кое-что проверить, все взвесить, согласовать. Отдайте от моего имени приказ Дроздову -- пусть готовит летчиков к стрельбе в лучах прожекторов. Во второй половине дня буду в штабе. А сейчас пойду в поликлинику рвать зуб.
– - Ясно. Разрешите идти?
– - Идите.
Поддубному не терпелось скорее сообщить Дроздову радостную весть. Перешагнув через порог, он чуть было не налетел на Лилю, которая поднималась по ступенькам с полным ведром. Девушка, желая посторониться, нечаянно расплескала воду.
– - Извините, Лиля.
Она поставила ведро, прислонилась спиной к перилам и посмотрела на него прищуренным взглядом. На верхней, чуть вздернутой губе, покрытой еле заметным пушком, серебрились росинки пота. На ней был все тот же синий рабочий костюм, туго облегавший ее стройную фигуру; из-под косынки выбивалась пушистая прядка белокурых волос.
– - На первый раз можно простить, -- улыбнулась Лиля, показывая на мокрую туфлю.
– - Я тороплюсь...
– - Вижу. У вас так много дел, -- сказала она с нескрываемой иронией. И, видя, что он собирается уходить, спросила: -- Это правда, что Телюков сидит под арестом?
Она спросила об этом с единственной целью задержать Поддубного хоть на минуту. А тот усмотрел в этом вопросе упрек. Ему показалось, что Лиля сердится на него за то, что Телюкова упрятали на гауптвахту. Но при чем здесь он, помощник командира? Арест наложил командир полка -- разве ее об этом неизвестно?
– - Да, сидит, -- ответил Поддубный, в душе завидуя Телюкову.
Он сошел с крыльца и медленно направился к калитке, даже не сказав до свидания.
В учебном классе его позвал к себе замполит Горбунов, очевидно, чтобы потолковать наедине.
– - Так, говорите, полковник аннулировал маршрут, проложенный Гришиным?
– - спросил он задумчиво.
– - Аннулировал.
– - И вы полагаете, что добились своего?
– - А разве не так?
Замполит жестом руки указал на дверь и вышел из класса первым. Так же задумчиво он достал папироску, закурил.
– - Я убежден, -- начал он, медленно шагая и увлекая за собой Поддубного, -- что по-вашему не будет. Полковник пойдет с Гришиным на компромисс. Дроздов не полетит со своей эскадрильей туда, куда он наметил -за Каспий, на Кавказ. Проложат иной маршрут, может быть, немного усложненный, -- и только.
Замполит остановился, искоса поглядел на Поддубного, очевидно, определял, как тот реагирует на его слова.
– - Разве вы, товарищ майор, не видите, что полковник Слива гнется и сюда и туда? Нажмите вы -- он поддается. Нажмет Гришин -- поддается точно так же.