На далеких рубежах
Шрифт:
Разговор этот происходил наедине. Поняв бесполезность своего мероприятия, Поддубный решил и впрямь не вмешиваться не в свое дело. В конце концов, не он ведь отвечает за полк. Есть командир. А он всего-навсего помощник командира по строго определенной службе. Добился того, что Гришин не препятствует ему организовывать и проводить воздушные бои по своему усмотрению -- и то достижение. Чего ж еще надо? Зачем требовать больше положенного?
Бывает так: уступишь однажды, войдешь, так сказать, в сделку со своей совестью, а потом всю жизнь внушаешь себе, что ты, дескать, человек маленький, свое дело знаешь и выполняешь его честно, чего ж еще? Пусть другие поступают по своему разумению. Такие люди часто преуспевают по службе, потому что никого из начальства никогда и ни в чем не беспокоят и во всем с ним соглашаются беспрекословно.
Но Поддубный не принадлежал к таким людям. Он всего себя отдавал службе и терпеть не мог тех, которые работали серединка наполовинку. Он никогда не заботился о своем личном благополучии. Был в летном училище -- душой болел за успехи каждого курсанта, а стало быть, и за общий успех. Прибыл в полк -сам ни разу не струсил в полете и не менее, чем врага, презирал трусов и хитрецов. Однажды его ведомый летчик, будучи поднятый по тревоге, побоялся летать над морем на предельную дальность и передал по радио, будто бы в самолете забарахлил мотор.
– - Шкурник ты!
– - воскликнул Поддубный, когда летчик возвратился из полета, и так тряхнул его, что тот побледнел.
Таким был Поддубный прежде. Таким остался и теперь.
И вскоре, верный своей натуре, он вновь сцепился с Гришиным.
Это было во время ночных полетов.
Летали летчики-перехватчики.
Поддубный еще на старом месте службы овладел радиолокационным прицелом и участвовал в таких полетах. Но уже первый вылет вызвал в нем жгучую досаду. В самый ответственный момент, когда цель появилась на индикаторе, штурман-наводчик неожиданно отдал приказ летчику-"противнику" обозначить себя в воздухе лучом фары.
– - Для чего вы отдали такой приказ?
– - накинулся на штурмана Поддубный, спустившись на командный пункт.
Штурман-наводчик, склонившись над планшетом, производил в этот момент расчеты и поэтому ответил не сразу:
– - Чтобы вы не наткнулись на "противника". Таков приказ майора Гришина.
– - Где майор?
Солдат-планшетист указал на дверь влево.
Гришин разговаривал с кем-то по телефону. Поддубный подождал, пока он положит трубку.
– - Кто и когда, -- без обиняков приступил к нему Поддубный, -- кто и когда давал указание, чтобы "противники" обозначали себя фарами?
Гришин поднял усталые глаза.
– - Допустим, я давал такие указания. Допустим. А в какой мере это вас интересует?
Поддубный едва сдерживал готовый прорваться гнев.
– - Меня это не только интересует. Меня возмущает!
– - Вот как! Мы, можно сказать, вашу жизнь оберегаем, а вы голос повышаете...
– - Это не учение! Это черт знает что! Предположим, что летит не условный, а реальный противник, вы тоже скомандуете ему: "А ну-ка, любезный мистер, блесни-ка фарой, мы увидим тебя и собьем". Так, что ли, по-вашему? На дураков рассчитываете?
– - Я посоветовал бы вам, товарищ майор, как помощнику по огневой и тактической подготовке, заниматься своими мишенями и не поднимать шум здесь, на КП. Не мешайте нам.
– - Не мешать вам заниматься упрощенчеством?
Гришин, как делал это и прежде, демонстративно отвернулся.
Поддубный вскипел:
– - Я напишу жалобу генералу Щукину!
– - Пишите, -- равнодушно ответил штурман. Но, помолчав, сообразил, что жалоба все-таки реальная вещь, и сразу переменил тон.
– - Иван Васильевич, -- сказал он, теребя шевелюру всей пятерней, -- вы все-таки не забывайте, что в воздухе противник условный. Собственно, ведь никакого противника нет. Два летчика, выступающие с двух сторон. Два наших советских летчика. Подумайте, стоит ли рисковать? Наткнутся друг на друга в воздухе -- вот вам и конец: сразу две катастрофы. В армии узнают, до Москвы дойдет, за летчиков будем отвечать своими головами.
– - Но ведь так мы никогда не научим летчиков перехватывать ночью самолеты!
– - Как это не научим? Разве фара мешает ловить "противника" в прицел?
– - Какая уж там ловля, если "противник" обозначает себя фарой! И откуда вы взяли, что летчики могут налететь друг на друга? Ведь имеется же бортовой радиолокационный прицел. Нет, Алексей Александрович, учить летчиков и штурманов-наводчиков, как учите их вы, мы не имеем права. Так мы никогда не подготовим их к суровым испытаниям современной войны, и с вашими доводами я в корне не согласен. Дело это принципиальное, речь идет о нарушении главного принципа боевой подготовки, и я самым решительным образом буду выступать против нарушения.
– - Это дело мы как-нибудь утрясем, -- примирительно сказал штурман.
– Поговорим с полковником. Возможно, придумаем что-либо иное...
– - Да, с полковником так или иначе придется поговорить, -- согласился Поддубный.
Выйдя с командного пункта, он направился к стоянке самолетов, где случайно натолкнулся на лейтенанта Байрачного.
– - А вы что здесь делаете?
– - Любуюсь, товарищ майор, как летают. Никогда не доводилось подыматься в ночное небо. Хоть бы вы провезли когда-нибудь на "спарке".
– - Придет время -- провезу. А в паре летаете?
– - Вылетал уже, и неплохо, -- похвалил комэск.
– - И вам за помощь спасибо, товарищ майор.
– - Поезжайте домой.
– - Есть, ехать домой!
У одного самолета стояла группа авиационных специалистов.
Кто-то декламировал:
Нет, я не Пушки, я иной,
Еще неведомый избранник,
По штатной должности -- механик,
Но с поэтической душой...
Интересно, кто ж это там с поэтической душой?
Майор включил фонарик.
Поэт-декламатор шмыгнул в сторону и скрылся в темноте.
Полеты продолжались.
Далеко за горизонтом, обозначая взлетно-посадочную полосу, уходили два длинных ряда аэродромных огней. Искрами стожар переливалось посадочное "Т". Над аэродромом сновали красные, зеленые и белые светлячки -аэронавигационные огни самолетов.
Ляжет на взлетную полосу луч прожектора, осветит ее самолету, планирующему на посадку, и снова погаснет, как только тот закончит последний этап своего полета -- пробег.