На далеких рубежах
Шрифт:
Таким образом, летчик находится в закрытой, а инструктор в открытой кабинах.
– - Берите управление самолетом на себя, -- командует инструктор по СПУ, и летчик начинает пилотаж.
Следуют команды:
– - Курс такой-то, в зону...
Летчик ведет самолет в зону.
– - Вираж правый, крен 30 градусов...
– - Вираж левый, крен 30 градусов...
– - Снижение с вертикальной скоростью столько-то метров в секунду, до высоты такой-то...
– - Набор высоты...
– - Разворот с набором высоты...
Так все время инструктор подает команды, а летчик выполняет их, ориентируясь в полете исключительно по приборам; он не видит ни земли, ни неба. Случается, летчик допускает такие грубые ошибки, что инструктор немедленно берет управление самолетом в свои руки. Такого летчика не выпускают в самостоятельный полет ни ночью, ни днем в облаках. Ему дают дополнительные контрольно-провозные полеты под колпаком, пока он полностью не овладеет так называемыми слепыми полетами.
Майор Поддубный имел первый класс, который дает летчику право летать днем и ночью при любых метеорологических условиях. Он отлично владел полетами по приборам, имел большой налет ночью, так как служил за Полярным кругом, где ночь длится несколько месяцев. Все это знал полковник Слива и не сомневался в успехе своего помощника. Но то, что Поддубный показал в этом полете, превзошло все его ожидания.
– - Мне остается лишь гордиться таким помощником, -- признался полковник, когда они приземлились.
– - Слетаете еще ночью на "спарке" и беритесь за обучение летчиков. Беритесь энергично, а то мы плетемся в хвосте.
– - Возьмусь, товарищ полковник. Возьмусь как следует!
Семен Петрович пошел на СКП, а Поддубный уехал в городок.
В этот вечер он переселился в свою квартиру.
Техник-лейтенант Максим Гречка нехотя провожал своего друга и командира.
– - Пожили бы у меня еще маленько, товарищ майор, -- говорил он.
– Прися с Петрусем вернутся только осенью. Неужели вам так плохо у меня? Тихо, спокойно, и мне радость какая...
– - Не теперь, так в четверг, когда-нибудь все равно надо переезжать в свое гнездо.
– - Плохо вам будет на новом месте, -- не унимался Гречка.
– - В соседней комнате молодые летчики живут... Трынь-брынь -- только и слышно, да песни без конца... А у меня тишина, покой...
– - Я рассержусь, Максим...
– - За что?
– - Вы словно женить меня собираетесь на нелюбимой или, еще того хуже, на погост провожаете...
– - Виноват, товарищ майор...
Они поднялись на крыльцо, вошли в коридор. Их комнаты молодых летчиков доносилась песня: чей-то мягкий тенорок напевал под звуки гитары:
Я люблю подмосковные рощи
И мосты над твоею рекой...
– - Слышите? Слышите, товарищ майор? А я что говорил? Они вам и отдохнуть не дадут своей музыкой. А вам ведь заниматься нужно, к лекции подготовиться, к докладу...
– - Ничего, музыка мне не мешает.
Расставив свои вещи и выпроводив техника, майор заглянул к своим новым соседям. Двое из них -- лейтенанты Байрачный и Скиба -- были ему уже знакомы. Он знал: родом они из одного села, более трех лет назад вместе окончили десятилетку, вместе ходили в военкомать просить, чтобы их приняли учиться на летчиков и непременно истребителей, ибо истребителями были Покрышкин и Кожедуб... Закончив училище, они добивались, чтобы их обязательно командировали обоих в один полк. Куда угодно, хоть на Курилы, лишь бы вместе!
Жили земляки, как родные братья, но никто не мог бы принять их даже за дальних родственников. Петр Скиба был рослый, широкоплечий, черный, как цыган; характер у него был нелюдимый, и он слыл бирюком. Григорий Байрачный был ему прямой противоположностью: нежный, как девушка, русый, веселый, с улыбчатыми глазами; любил поговорить, а то и песню затянуть. Улыбка не сходила у него даже тогда, когда командир "снимал стружку" за "козла" или какую-нибудь ошибку в технике пилотирования.
О третьем молодом летчике -- лейтенанте Калашникове -- Поддубный знал лишь понаслышке, что тот увлекается рисованием и пишет маслом "настоящие" картины.
На гитаре играл Скиба. Пел Байрачный. Калашников сидел за мольбертом, писал и заодно дирижировал кистью и палитрой.
Застигнутые врасплох, лейтенанты вскочили с мест.
– - Продолжайте, пожалуйста!
– - сказал майор.
Да что уж там продолжать... при начальстве! Байрачный подал майору стул:
– - Присаживайтесь, товарищ майор.
– - У вас хороший голос, -- похвалил майор Байрачного.
– - Где там!
– - смутился лейтенант.
– - Просто затянул... с горя...
– - С горя?
Байрачный покраснел:
– - Засыпались мы сегодня с Калашниковым. Скиба проскочил, а мы застряли.
– - На чем?
– - На розыгрыше полетов. Должны были вылетать в паре, но засыпались. Особенно я... И такой пустяковый вопрос попался... Вылетело из головы название высшей точки Копет-Дага... Вот штурман -- майор Гришин -- и не допустил меня к полетам.
– - А при чем тут Копет-Даг?
– - Не знаю. Только штурман сказал, что мне положено заново сдать зачет по району полетов.
– - Раз сказал -- придется сдавать, -- заметил Поддубный и обратился к Калашникову: -- А с вами что приключилось?
– - Да тоже на одной вводной засыпался, товарищ майор, -- лейтенант поднялся с места.
– - Да вы сидите. Мы ведь не на службе. А что за вводная была?
Калашников подумал, затем сказал:
– - Спросил меня майор Гришин так: "Вы отстали от ведущего. Догоняя его, обнаружили, что налезаете на передний самолет... Ваши действия?" Я ответил, что в таком случае пойду либо с принижением, либо с превышением. А майор Гришин сказал, что такие действия будут неправильны.
– - Вопрос не сложный, -- заметил Поддубный.
– - Но рассматривать его надо в конкретных условиях. Вот что, лейтенант. Приходите завтра во второй половине дня в класс тактики, мы разберем этот вопрос обстоятельно.
– - И нам можно?
– - Байрачный указал на себя и Скибу.
– - Разумеется. А сейчас спойте что-нибудь. Я очень люблю пение и музыку вообще... А у самого голоса, к сожалению, нет. Спойте какую-нибудь хорошую песню.
Байрачный подмигнул земляку: не подкачай, мол, -- и повернулся к майору: