На далеких рубежах

Гребенюк Иван

– - Есть у нас коронный номер. Мы часто выступали с этим номером в училище. Это песня "Где ты бродишь, моя доля?!

– - Дуэт?

– - Дуэт.

– - Ну, давайте.

Байрачный, не ожидая согласия земляка, затянул:

Где-е ты бро...

Скиба подхватил густым баском:

Где ты бродишь, моя до...

Байрачный:

Моя доля...

И вместе:

Не докли-и-чусь я тебя...

Пели земляки отлично. Поддубный задумчиво вслушивался в знакомую еще с детства мелодию и одновременно рассматривал картину, стоящую на мольберте. На ней изображался караван в пустыне. Нещадно палит солнце. Среди барханов медленно шествуют верблюды, ведомые поводырем. В голубом небе

плывут самолеты. Картина имела верную композицию, глубокую перспективу и выполнена была опытной кистью. Талантливые ребята, -- подумал майор о молодых летчиках.

Когда Байрачный и Скиба замолчали, он спросил их, участвуют ли они в художественной самодеятельности.

– - А у нас ее нет, -- ответил Байрачный.

– - Надо организовать.

– - Обращался к начальнику клуба товарищу Фельдману.

– - Что же он?

– - Надо, говорит, создать, да талантов не видно.

– - А вы докажите, что таланты есть. А если начклуба такой скептик, действуйте по своей комсомольской линии. Возьмите организацию самодеятельных кружков на себя, я помогу. Поговорю по этому поводу с замполитом полка, и такой концерт закатим, что держись! Жен офицеров надо привлечь. А так здесь ведь скучно, правда? Вот и художник у нас есть. Если, например, пьесу какую-нибудь поставить, то и декорации есть кому написать...

– - Я с большим удовольствием, -- отозвался Калашников.

– - А вы где учились рисовать?
– - поинтересовался майор.

– - Отец у меня художник, я от него кое-что унаследовал. Да это так, от нечего делать, -- он махнул рукой на картину.
– - Думаю подарок сделать командиру эскадрильи.

В углу стояла этажерка с книгами. Майор подошел ближе. Там были преимущественно учебники по аэродинамике и штурманскому делу, несколько экземпляров "Вестника Воздушного флота", книги "Крылья истребителя" Александра Покрышкина и "Служу Родине" Ивана Кожедуба.

– - Это хорошо, что вы читаете такую литературу, -- похвалил молодых летчиков майор.
– - Вообще надо следить за книгами по авиации, читать все новинки. А то в моей жизни был один весьма прискорбный случай. Я считал, что так называемый "соколиный удар", то есть атака сверху сзади, -- прием, который впервые применили немецко-фашистские летчики. Оказалось, однако, что таким приемом пользовались русские летчики еще в первую мировую войну. Они-то и являются творцами этого тактического приема. Я же об этом узнал значительно позже, будучи в академии. Случайно натолкнулся на книгу русского летчика Крутеня. Он детально описывал "соколиный удар". Вот и оказалось, что немецкие летчики читали Крутеня, а я, русский летчик, о таком и не слыхал. Прямо стыдно становится, когда вспоминаю об этом. Кстати, у меня есть кое-какая иностранная литература по авиации. Не все в ней представляет интерес для нас, советских летчиков, ибо наша отечественная наука ушла далеко вперед, но кое-что знать интересно. Отдельные бюллетени я перевел на русский язык. Могу и вам дать почитать.

– - Мы будем вам очень благодарны, товарищ майор, -- сказал Байрачный.
– - Тем более, что я, например, готовлюсь в академию.

Поддубный посидел еще минут десять и вернулся к себе.

– - Всего доброго, товарищи! Завтра в два приходите в класс тактики, уточним вопрос о том, как надлежит сохранять свое место в строю. Надеюсь, вскоре вы все будете летать в паре, а затем и в составе звена.

– - До свидания, товарищ майор!
– - хором ответили молодые летчики.

Глава четвертая

Прошел месяц после приезда Поддубного в Кизыл-Калу.

Беседы с офицерами полка, в частности с замполитом Горбуновым и комэском Дроздовым, знакомство с летной документацией, а главное,

личные наблюдения окончательно убедили его в том, что Гришин -- перестраховщик и что это он тормозит нормальный ход летной учебы. Растерявшись после катастрофы и аварии, Гришин при планировании летной подготовки брал упражнения менее "рискованные", а более сложные откладывал на неопределенное время. Кроме того, он, где только мог и как только мог, упрощал полетные задания. Ночные полеты большей частью планировались на лунные, светлые ночи. И если, например, в том или ином упражнении предполагалась высота полета, скажем, двенадцать-четырнадцать тысяч метров, то Гришин давал указания -двенадцать и не выше! А чтобы какой-нибудь летчик не переступил границы дозволенного, на борт самолетов ставили бароспидографы -- приборы, фиксирующие фактическую высоту полета.

Все это применялось с целью избежать аварийности и маскировалось под методическую последовательность в обучении, ставилось в зависимость от тяжелых условий пустыни.

Некоторые свои мероприятия Гришин проводил втайне от командира полка. Если же тот замечал неладное и начинал высказывать недовольство, Гришин затрагивал наиболее чувствительную сторону характера полковника. Дело в том, что Семен Петрович очень заботился о своих подчиненных и болезненно переживал гибель одного из них. Когда Гришин напоминал ему о том, что прежде всего нужно думать о жизни летчика, командир сразу сдавался. Он понимал, что подлинная забота о воине -- это учение в поте лица, такое учение, которое позволяло бы летчику уничтожить врага, а самому остаться невредимым. Но получалось так, что, вопреки здравому смыслу, он скрепя серце всегда соглашался со своим заместителем. Поэтому-то и очутился полк на последнем месте в числе остальных полков соединения.

Возглавляя огневую и тактическую подготовку, Поддубный твердо повел свою линию. Стрельбы и воздушные бои стали проводиться по всем правилам. Но штурманская подготовка и особенно подготовка летчиков-перехватчиков, а также боевого расчета КП по-прежнему страдали упрощенчеством и послаблениями.

Гришин крепко держался своих взглядов. Обдумав все хорошенько, Поддубный решил поговорить с ним начистоту.

– - Давайте, Алексей Александрович, -- сказал он, -- вместе обмозгуем, что нам дальше делать. Скажу без обиняков: не нравятся мне ваши мероприятия, касающиеся бароспидографов и лунных ночей. Получается не учение, а, извините, черт знает что. Я говорю прямо -- не взыщите -- наушничать не в моих правилах.

Гришина всего передернуло при этих словах.

– - В атаку, значит?

– - В атаку, Алексей Александрович. Авиация поднялась в стратосферу, обогнала и оставила позади скорость звука, а вы бароспидографы подсовываете летчикам, чтобы они, как воробьи, под крышей летали.

– - Кто высоко взлетает, тот низко падает...

– - Чепуха.

– - Народная мудрость говорит...

– - Мудрость эта не касается авиации.

– - Допустим, но все ж смотрите, чтобы не пришлось и вам упасть...

– - За меня можете не волноваться.

– - Ну и вам не следует беспокоиться обо мне, -- вскипел Гришин, нервно хватаясь пальцами за пуговицы кителя.
– - Я не лезу в ваши стрелковые дела, хотя обязан по долгу службы. Тем более вы не должны вмешиваться в мои.

– - Я хотел поговорить, Алексей Александрович, ведь дело касается не лично нас с вами, а всего полка...

– - На то есть командир!
– - отрезал Гришин.

– - Ну что ж, в таком случае -- извините. У меня были самые лучшие намерения... Я понимаю: тяжело потерять летчика. Осторожность в нашем деле ох как нужна! Но ваши мероприятия не выдерживают никакой критики. Это знает и видит каждый летчик, не говоря уже о командирах.