На далеких рубежах
Шрифт:
Отдохнув немного, летчик начал соображать, как подняться на вершину горы, где его могли бы заметить летчики или откуда можно было бы спуститься вниз и добраться до аэродрома пешком.
Подходящего места, однако, не оказалось. Оставалось одно: резать стропы и связывать веревку с тем, чтобы закинуть петлю за каменный выступ, висевший над головой.
Так Байрачный и сделал. Но нелегко оказалось забросить петлю. Попытка за попыткой заканчивались неудачей. Один раз летчик чуть не слетел со скалы в пропасть: каменный выступ, за который зацепилась петля, сорвался
Байрачный еще раз осмотрел скалу, на которой сидел, и нашел небольшой карниз. Если по этому карнизу пройти немного влево, то можно обойти висящий над головой выступ и путь к вершине горы будет открыт.
«А если сорвусь?» — спрашивал себя Байрачный, с ужасом поглядывая на глубокое дно ущелья.
И все же решил рискнуть. На всякий случай один конец веревки привязал к куполу парашюта, а другой — к ремню. Шаг за шагом, ощущая неуемную дрожь в коленях, он передвигался по карнизу, пока наконец не очутился на естественной площадке, откуда начинался пологий, с множеством таких же площадок и каменных выступов подъем к вершине горы. Здесь летчик обрезал веревку, навсегда таким образом распрощавшись со своим верным другом — парашютом.
Гора, на которую взобрался Байрачный, имела со всех сторон почти отвесные стены. Спуститься с нее было совершенно невозможно, и летчику ничего не оставалось, как сидеть и ждать помощи.
Полчаса спустя над горами показался первый самолет. Байрачный замахал руками, дескать, сюда, сюда давай! Летчик не заметил его. «Миг» походил, покружился в стороне и улетел. То же самое повторилось и со вторым самолетом, и с третьим. Последний пронесся почти над самым ущельем, громом прогремел в горах, вызвал стоголосое это за далекими утопающими в солнечном мареве хребтами.
— Да вот я, сюда! — надсадно кричал Байрачный, как будто его могли услышать.
В небе появился легкомоторный Як-12. Подобно пчеле, порхающей с цветка на цветок, опускался он в ущелья и снова взвивался над горами. Издалека и вправду Як-12 напоминал пчелу — распростерты крылья, свисающие ноги…
— Ну сюда! Ко мне! — манил «пчелу» Байрачный.
День постепенно угасал. Сгущались темные, как серебро с чернью, тени в ущельях. Поблекла последняя киноварь заката. На светлом небе затеплились волшебные огоньки звезд.
Все сильнее мозжила раненая нога. Каждый шаг отдавался в плечо.
Снова над горами загрохотали самолеты, мигая разноцветными бортовыми огнями. Будь сейчас у Байрачного ракетница — быстро разыскали бы его. К сожалению, у него не было при себе даже электрического фонарика. А сколько раз и командир полка, и командир эскадрильи, и командир звена твердили летчикам: «Берите с собой в полет фонарики». Считая, что фонарик при полетах днем совершенно не нужен, Байрачный не взял его в этот полет. Вот и выходит теперь боком его непослушание. Стой и хлопай глазами. Найти-то найдут, но уж и всыплет командир за разгильдяйство.
Байрачный, будучи уверен, что командир выслал на розыски пешие команды, изредка стрелял из пистолета, обозначая свое местонахождение.
И только наутро увидел ракету, пущенную в ответ теми, кто производил розыски.
Бибиджан осталась ночевать в поликлинике. Расчет был прост: если Гришу найдут — обязательно привезут сюда, а она встретит его.
Она легла на диване у раскрытого окна, прислушиваясь к гулу самолетов. Только на рассвете задремала. Разбудил ее чей-то зычный голос:
— А ну-ка, поживее, а то сейчас должен прибыть вертолет. Да не забудьте прихватить с собой все, что необходимо для первой помощи.
Медсестра узнала по голосу старшего лейтенанта Телюкова.
— Я человек штатский. Никогда не летал, — возражал дежурный врач-стоматолог. — Вызывайте военных.
— Так какого же лешего вы здесь сидите! — возмущался Телюков.
Бибиджан поднялась. На дорожке, постеленной вдоль коридора, играли солнечные зайчики. Летчик курил, синий дымок тянулся к распахнутому окну.
— Не полечу, — твердил врач. — Вызывайте военных.
— Я полечу! — вызвалась Бибиджан, сразу догадавшись, за кем собираются лететь.
Телюков покосился на медсестру.
— Нужен врач, а вы…
— Я все умею…
Медсестре повезло — послышался гул вертолета. Времени оставалось в обрез. Телюков вынужден был согласиться:
— Ладно, полетели!
Бибиджан накинула через плечо санитарную сумку, вышла вслед за Телюковым, села в «Победу».
— Нашли Гришу? Он ранен? Тяжело? — засыпала она вопросами летчика.
Телюков ехидно прищурил левый глаз и присвистнул:
— Эге, сестричка! Плюньте мне в глаза, если вы по уши не влюблены в Байрачного.
— А он жив?
— Теперь мне понятно, — продолжал Телюков, — почему вы так испугались своих земляков, приезжавших на «Москвиче». — Телюков ближе пододвинулся к медсестре. — Биби, а ведь вы прехорошенькая, ей-богу! Я не раз приглядывался к вам… Но если вы любите другого…. Эх, Биби, а мне вот не везет! — И уже серьезно начал перед ней изливать душу. — Грубый я какой-то, шелопутный…
Бибиджан успокоилась. Если бы с Гришей случилось что-нибудь серьезное, летчику было бы не до шуток.
На аэродроме они пересели в вертолет, в котором находились уже лейтенанты Скиба и Калашников и двое солдат. Одного из них Бибиджан уже знала. То был Баклуша, тот самый Баклуша, которого она по ошибке угостила спиртом. Увидя медсестру, Баклуша что-то прошептал на ухо товарищу, и оба весело ухмыльнулись.
Бибиджан никогда не приходилось летать на самолете, да и в вертолет она попала впервые. И когда над головой зашумели мощные крылья и вертолет поднялся, как лифт, девушка почувствовала страх. Бледная и встревоженная, поглядывала она то на офицеров, то на солдат. Но из спокойствие благотворно повлияло на нее. Вскоре и она успокоилась, повернулась к окну, загляделась на землю. Широкий и необозримый аэродром лежал теперь среди песков маленькой полоской, по сторонам которой выстроились игрушечные самолетики. Вдали виднелась Кизыл-Кала. Коттеджи напоминали оброненные кем-то спичечные коробки…