На далеких рубежах
Шрифт:
Девушка пытливо поглядела на капитана.
Она впервые видела летчиков.
После обеда семейных офицеров развели по квартирам, а холостяков разместили в общежитии.
Капитану Телюкову, поскольку он принадлежал к руководящему составу офицеров полка и готовился в академию, досталась отдельная комната на втором этаже коттеджа, стоявшего на самой окраине авиационного городка. Комнатка небольшая — пять шагов в длину и столько же в ширину. Печка натоплена, и чьи-то заботливые руки тщательно заправили постель, сложив на подушке полотенце треугольником, как это делалось в казарме. В комнате кроме кровати стол, два стула, шифоньер, тумбочка — все, что требуется холостяку.
За окном высились нарядные от сверкающего инея деревья. По самые ветви завязли в снегу красавицы ели, высоко распластали могучие свои кроны густые пихты. То там, то здесь торчали хилые березки. А дальше, насколько хватало глаз, раскинулась на солнце тайга — дикая, суровая, величественная.
Не зная, чем заняться на первых порах, Телюков раскрыл миниатюрный русско-английский словарь — это была единственная вещь, которую он мог взять с собой в полет. Неожиданно из книжечки выпала фотография — давний подарок Лили с полустершейся надписью: «Искреннему моему другу — Филиппу Кондратьевичу Телюкову на память о Кизыл-Кале. Л. Слива».
«Слива, — подумал он. — А теперь она — Поддубная. Нет уже прежней Лили, девушки-студентки института иностранных языков. Есть супруга командира полка».
На фотографии Лиля сидела за пианино. Ее пальцы неподвижно лежали на клавишах, глаза мечтательно смотрели вдаль. Было в этом взгляде что-то недосягаемо пленительное. На раз собирался Телюков порвать карточку — не подымалась рука. А теперь вдруг он сделал это запросто. Белые и черные клочки бумаги легкими мотыльками опустились на пол. Стоит ли хранить то, что только причиняет боль? Если уж так случилось, то он будет продолжать беззаботную жизнь холостяка. Как видно, появился шанс приволокнуться за Ниной, за этой, по выражению Калашникова, «Античной богиней». Вот он и поухаживает за ней, если она, конечно, не замужем.
И он тихо замурлыкал себе под нос:
И вечным стал холостяком, Чтобы не знать тревог…После полета летчик должен отдыхать. Это закон. Хочется тебе спать, или не хочется — все равно ложись. И Телюков лег, подложив под ноги газету. Решил подремать немного, потому что его, конечно, скоро вызовут на аэродром для подготовки к ночному дежурству. Ведь генерал Ракитный ясно сказал, что уже сегодня на ночном старте должно находиться звено перехватчиков.
Телюков вполне серьезно считал себя в полку первым асом, поэтому не сомневался, что попадет в первую дежурную четверку. Он даже предполагал возглавить ее. Ведь командир полка улетел в штаб дивизии, его заместитель, по всей вероятности, будет на КП: замполит занимается своим делом, а комэски — своим. Как ни тасуй карты, а козырь в его, Телюкова, руках. И он покажет нарушителям границы, где раки зимуют…
Полтора часа отвел себе для сна — столько и спал. Проснулся минута в минуту. Уже пора и на подготовку к дежурству, ведь много, ох как много всяких данных — позывных, индексов, курсов нужно запомнить, прежде чем лететь на перехват цели.
Между тем нарочный почему-то не шел. Не то забыли там, на полковом КП, о первом асе, не то считают, что окосел после каких-то ста граммов… Но ничего! Он, Филипп Кондратьевич, человек не гордый, сам напомнит о себе.
Выйдя из дому, он сел на попутную машину и вскоре прибыл на аэродром. Забежал на СКП, заглянул в дежурный домик в поисках майора Дроздова. Оказалось, что он с группой летчиков только что отправился на КП. Очевидно, там проводится предварительная подготовка.
«Что это еще там за группа такая образовалась?» — недовольно подумал задетый за живое летчик.
Он поспешил на КП и наткнулся там на старшего лейтенанта Фокина, исполняющего обязанности начальника штаба, поскольку подполковник Асинов остался в Кизыл-Кале, чтобы сопровождать железнодорожный эшелон с семьями офицеров.
— Ага, тебя-то, голубчик, мне и надо! Приказ о боевом дежурстве есть?
— Здравия желаю, товарищ капитан. Мы, кажется, с вами еще не виделись в этих краях.
— Здорово! — небрежно протянул руку Телюков. — Я спрашиваю о приказе.
— Есть.
— А не знаешь, почему меня не вызвали?
— Знаю. Вы будете дежурить завтра, а сегодня останетесь в резерве.
— И график дежурства уже составлен?
— Составлен.
— А ну, покажи.
Фокин провел летчика к себе в комнату.
— Вот график. Распишитесь, пожалуйста, против своей фамилии.
Телюков насупил брови, губы его нервно задергались. «Право первой ночи», вопреки предположениям, забрало начальство. Майор горбунов — замполит, майор Дроздов — заместитель командира полка, капитан Марков — командир эскадрильи, капитан Махарадзе — стажер из академии. А он, Телюков, признанный ас, герой Каракумов, не вошел даже в первую четверку!
— Кто это сочинил? — указал Телюков на график.
Старший лейтенант Фокин был воспитанником подполковника Асинова, почтительно относился к штабным документам, и его покоробил тон Телюкова.
— График подписал заместитель командира полка, — как можно спокойнее промолвил он.
Телюков хлопнул дверью.
Такую вольность он, конечно, мог себе позволить только в обращении с низшим по чину. К майору Дроздову и войти не решился. Тот попросту выставил бы распоясавшегося капитана за дверь. Не бранным словом — строгим взглядом.
Майора Дроздова Телюков побаивался больше, чем командира полка и замполита. Те были более культурные, чуткие, а Дроздов — секира. Рубит сплеча. Железный человек, неумолимый. Он и внешне так выглядел — будто весь соткан из стальных жил.
Одним словом, Телюкову не оставалось ничего другого, как покориться судьбе.
«НУ, ладно. Пускай дежурят начальники и академики, поглядим, каковы будут результаты…» — с обидой подумал он, хотя в глубине души и осознавал, что каждый летчик из первой четверки — нисколько, пожалуй, не хуже его.