На далеких рубежах
Шрифт:
Колонну возглавлял майор Дроздов. Замполит Горбунов остался в гарнизоне и просил Дроздова присмотреть в дороге за его семьей.
Наконец колонна тронулась в путь. Не близко было до станции — сто двадцать пять километров по тайге и горам.
Офицеры ехали в двух автобусах. Это было прекрасное путешествие. Пели песни, шутили, сыпали остротами. Особенно доставалось от остряков предприимчивому Байрачному. В пути он вдруг обратил внимание на то, что в мешке что-то шевелится.
— Товарищи! — воскликнул он, похлопывая по мешку. — Тут какая-то чертовщина!
— Ой, и вправду шевелится, — заметил Максим Гречка, ощупывая мешок.
Кто-то весьма кстати вспомнил кузнеца Вакулу, который таскал на спине черта, и пошло, и пошло…
— А ну-ка, развязывай!
— Ой, ребята, рожки торчат, ей-богу!
— Слышите? Пищит!
Мешок поволокли по автобусу, развязали и не успели вытряхнуть его, как из вещей выскочила мышь и скрылась где-то под сиденьями.
— Обыщите карманы, лейтенант. А вдруг там еще крыса, — озабоченным тоном посоветовал капитан Марков.
— И то верно! — не уловил иронии Григорий. Он начал шарить по карманам и наткнулся на смятый клочок бумаги, на котором было что-то написано. Поднявшись к фонарю, прочитал вслух: «Любимая моя! Сегодня нечистая сила приносит жену, прийти к тебе не смогу…»
В автобусе поднялся неимоверный хохот.
Нетрудно было догадаться, что эту записку кто-то незаметно подсунул в карман Байрачному. Но шутка явно ему не понравилась — мало ли что могла подумать Биби, попадись ей в руки эта записка. Он внимательно осмотрел кожух, валенки и шапку, снова запихал их в мешок и сел на него.
— Шутники доморощенные! — обиделся он.
Дорога была хорошая, колонна двигалась быстро, но в одном месте наткнулась на снежный обвал и застряла. Битых два часа расчищали путь и на станцию добрались уже в сумерках. Эшелон стоял на запасном пути. Неподалеку пыхал паром паровоз. У вагонов — ни души. Мороз и холод. Тем не менее начштаба подполковник Асинов, соблюдая свой офицерский этикет, вышел навстречу Дроздову в шинели и хромовых сапожках. Даже шапку не спустил на уши.
Отдав Дроздову рапорт, начштаба распорядился немедленно приступить к разгрузке эшелона. Офицеры бросились по вагонам, каждый разыскивал свою семью.
— Мы здесь!
— Сюда! Сюда! — раздавались женские и детские голоса.
Среди этого многоголосного шума Дроздов услышал голос своего Вовки. Мальчик стоял в тамбуре и, как только отец приблизился, бросился к нему на шею, вцепился ручонками в воротник куртки.
— А я слушался маму в дороге. И ел все, что она давала. И в тамбур не выбегал. И чай не разливал, — скороговоркой сыпал мальчик.
Чтобы Вовка ничего не натворил в дороге — этому, конечно, отец не мог поверить, но тем приятнее было слушать любимого сынка.
— И холодной воды не пил, чтобы не простудиться, и… — вдруг Вовка осекся, увидя рядом мать.
— Может быть, соврешь папе, что и чулки мои не порезал ножом для обшивки самолета, и одеколон не вылил в молоко? — ехидно спросила Вера Иосифовна.
Вовка смутился.
— Не ябедничай, Вера, — Дроздов подмигнул жене. — Вы собирайтесь, а я разыщу семью замполита. Они здесь? Тем лучше.
Григорий Байрачный бегал со своим мешком вдоль эшелона, разыскивая Биби. Кого ни спросит, никто не знает, в каком она вагоне. И наконец услышал знакомый голос:
— Я здесь, Гришенька!
Он не узнал свою жену. Черная под котик шуба, теплая красная шапочка, валенки.
— Где ж это ты так принарядилась? — спросил он.
— Еще на старом месте.
— Вот молодчина! А я для тебя кожух привез, — он сбросил с плеч мешок. — Видишь, какой заботливый у тебя муж?
— Вижу, Гришенька! — сияла Биби.
Ей хотелось прильнуть к нему, еще раз поцеловать, но она стеснялась людей.
Не у всех, однако, встреча была радостной. Максима Гречку жена встретила сообщением, что Петрусь заболел. Врач признал ангину. У мальчика высокая температура.
— Вот беда! — сокрушался Гречка. — Как же быть?
Об этом побеспокоился врач: семью техник-лейтенанта поместили в командирскую «Победу».
Начали грузить вещи на машины. Офицерам помогали солдаты. Чемоданы, ящики, узлы — все это переносилось из вагонов на грузовики, крытые и некрытые. А мебели — никакой. Одни семьи распродали свой скарб, другие бросили, чтобы не возиться.
Вот она, жизнь военных людей! Чемодан — и в нем все твое добро. В городке дадут пару кроватей, стол да тумбочку — и готов домашний уют. О мало-мальски приличной мебели и мечтать не приходится.
Исключением оказалась семья инженера — подполковника Жбанова. Капитолина Никифоровна забрала все, что у нее было, вплоть до последней табуретки. Даже с холодильником не рассталась, хотя такую дефицитную вещь каждый охотно купил бы в Средней Азии.
— И на какого черта приволокла ты холодильник, если здесь и без того холодно? — ворчал Жбанов, надрываясь над грузом.
— Тебе не нужно — мне пригодится, — огрызалась жена, внимательно наблюдая за тем, чтобы кто-нибудь не оцарапал дорогую мебель.
— Осторожнее, слышите! — покрикивала она на мужа и солдат. — Поаккуратнее давайте!
— Людей бы постыдилась, — урезонивал ее инженер.
— А ты не учи меня, я уже ученая!
Капитолина Никифоровна нераздельно господствовала в семье, держа мужа под башмаком. Она была непоколебимо убеждена, что только благодаря ей муж дослужился до старшего инженера полка, и будь он чуточку ловчее, давно б уже заправлял где-нибудь в штабе дивизии.
Дружбу она водила лишь с теми женщинами, мужья которых занимали солидное служебное положение, мелких чинов не признавала, относилась к ним с явным пренебрежением. А своей единственной дочери еще с детства вбивала в голову, что ее мужем должен стать не кто-нибудь, а только генерал. И Лиза по примеру матери тоже водила дружбу только с дочерьми «обеспеченных» родителей.