На дальнем кордоне
Шрифт:
— Ну, давай Буревой, за знакомство.
Я опрокинул свою рюмку, стал заедать тушенкой с галетами. Дед повторил за мной, чуть застыл, прислушиваясь к ощущениям, и тоже сначала потихоньку, потом все активнее начал трескать консервацию. Кукша ел рыбу из банки, наверно, понравилось ему она еще в лесу. Я налил по второй.
— За здоровье ваше, да семьи… рода вашего, чтобы не болел никто, — сказал я и попробовал «чокнуться» с Буревоем. Тот не отказался, только сильно ударил, водка перелилась из его рюмки в мою. Это он отравления боится, я читал о таком. Хлопнули, закусили. Водка легла в желудок и приятной теплотой растеклась по телу. Сидели молча. Мне говорить не хотелось, у меня был очень длинный и тяжелый день. Эти двое все еще меня опасались, изредка кидая то задумчивые, то опасливые взгляды. Ладно, подружимся еще. Я налил еще по рюмке, на сегодня
— За наше долгое и продолжительное сотрудничество (не поняли)… совместный труд… дружбу, вот. За нашу будущую дружбу! — дед уже сам потянулся «чокаться». Ба! Да он уже окосел малость. Наверно, от недоедания.
Выпили, дед полез за мясом лося, на палочках, протянул мне и Кукше. Тот взял свою порцию, воткнул рядом в землю, протянул мне обе консервные банки. Я уже понял, что железо тут в цене, взял с кивком благодарности, положил в рюкзак — он их так вылизал, что мыть не надо. Кукша забрал «шашлык», пошел к дому. Я попробовал мясо — жестковато, но есть можно. Только соли нет. Открыл солонку, посолил-поперчил. Посмотрел на Буревоя, может ему тоже надо?
— Соль не нужна? — тот еще раз округлил глаза, протянулся за солонкой, — там еще перец есть, ну, приправа такая… для вкуса, только он горький, не сыпь много.
Буревой потряс, очень аккуратно потряс над мясом солонкой, потом так же перечницей. Уловил пару крупинок соли рукой, отправил их в рот. Так, у них еще и с солью проблемы. Тоже надо запомнить. Буревой прикрыл глаза, балдел от мяса с солью, или от водки, или от всего вместе. Прям улыбаться начал, чего я до этого за ним не наблюдал.
Начинало уже вечереть, солнце уже еле пробивалось сквозь лес. Я посмотрел на часы — они показывали начало первого ночи. Значит, так как у нас примерно пять часов разницы, сейчас начало восьмого. Надо будет часы перевести, на местный полдень. Вспомнил про время, решил, пока Буревой в хорошем настроении, спросить про месяц-год, что там на дворе у нас.
— Буревой, а какой сейчас месяц? Я во времени потерялся — ни дня, ни года не знаю, ни месяца…
— Березозол, вестимо, — дед вынырнул из эйфории.
Информация была странная. Березозола я точно в календаре не помню. Березы? А дед продолжал:
— Ново лето встретили. Давеча, два-девять дней без двух, Морену жгли, Хорс в свои права вступил. Без блинов только, все на высев оставили. Да даров мало отдали, считай только рыбу чутка, боюсь, урожай мал будет… — дед еще раз вздохнул.
— Ладно, Буревой, не кипишуй… не грусти, прорвемся. Я вам помогу, вместе справимся, — ответил я, дед опять посмотрел на меня задумчиво.
Про себя же пытался лихорадочно понять, что он сейчас сказал. Морену жгли, что там у нас жгли обычно по весне? Чучело на Масленицу? Если Масленица — то она вроде «плавает» по календарю. Хотя, это уже при христианстве плавает, раньше-то наверно по-другому считали. От чего считали? Что вообще Масленица? Проводы зимы. Когда зима заканчивается? У нас в феврале. Но у них-то наверно не по календарю заканчивается, а по солнцу, астрономически так сказать. Что там на олимпиадах по астрономии было про весну? Астрономическая весна наступает в день весеннего равноденствия, 22 марта. Логично? Логично. И определить легко, и смысла в такой «весне» больше. Если я правильно понимаю, то тут общество в основном сельское, а значит им именно правильная весна нужна, а не по календарю.
Значит, считаем что жгли Масленицу, блины опять же дед упоминал. Хорс в права вступил — это кто? Бог какой-то местный? Я только Перуна помню из истории, да псевдоисторической литературы, и фильмов. Одина еще вспомнил, но он вроде у викингов. Ночь с днем сровнялась, Хорс в права вступил — дальше расти день будет. Значит, солнце больше на небе, чем ночь. Примем пока такую версию. Два-девять — это получается восемнадцать, без двух — шестнадцать. Ново лето — это ж не лето как время года, наверно, это год. Год весной наступил? Почему нет — у нас тоже раньше год в сентябре наступал, пока Петр I не заставил в январе праздновать. Значит, в переводе на язык родных осин, сказал Буревой, что наступил новый год 22 марта, они жгли Морену, это зима, чучело ее, и было это шестнадцать дней назад. Если день равноденствия они посчитали правильно, то сегодня тут 7 апреля, на наша деньги. Надо отметить где-нибудь. Я полез в рюкзак, там вроде нож был. Достал ножны, нож — ни фига себе тесак! Жека там в горах в своих походах скалолазных на мамонтов охотился, что ли? Посмотрел по сторонам в поисках палки
— Отметку поставить хочу, чтобы день не забыть, — нашел таки палку, подлиннее, даже не палку — бревнышко, сделал зарубку, накарябал концом ножа рядом с ней «07.04». Засунул нож с ножнами обратно в рюкзак. Все время смотрел на Буревоя, тот понял вроде что я сделал, и успокоился.
— Ты извини, что веду себя так, — я развел руками, — новый я тут человек, не привык еще. Угрозы от меня не жди.
Дед кивнул.
— А переночевать у вас место-то есть? Я много не занимаю. В уголке где-нибудь… Лишь бы крыша над головой.
Дед еще раз кивнул, но задумался. Подошел Кукша, дед сказал ему:
— Скажи Зоряне чтобы детей к Леде отвела, гостя положим в доме.
— Не, Буревой, если кого теснить надо — то ладно. У меня тут палатка… дом… не, навес переносной есть, — дед посмотрел на меня с одобрением, — мне бы только укрыться чем, да матрац… перину… мягкое что под себя, чтобы не на земле спать.
— Ну тогда Кукша, отведи его в Зоряне, пусть даст ему рогожку, и накрыться чем.
Мы с Кукшей пошли к дому, Буревой остался у костра. Дом, или изба все-таки, был небольшой, где-то шесть на шесть метров. Дверь прибита на кожаную полосу, Кукша ее скорее, отставил, чем открыл. Внутри была печь, она занимала чуть не половину помещения, и стояла по центру, у дальней от двери стены. Из трубы печи шел дым, и уходил через окошечки под самой крышей. Натоплено было не сильно. Вдоль стен стояли лавки, возле одной из них стол. Все суровое, из толстого грубого дерева. Возле стола была странная конструкция, вроде палки, расщепленной вверху. В расщелине была укреплена щепа, которая горела и давала тусклый свет. Под горящей щепой было ведро, куда падали угли от горящей палки. Я так понял, что это лучина. На печи был какой-то тулуп, или шкура, напоминающая баранью. Из под ней блестели глазами две детских головы. Зоряна у стола, собирала в корыто деревянные чашки. Они, наверно, только поели. Мой котелок стоял отдельно, еще и чисто вымытый. Кукша подошел к матери, передал ей слова деда. Та пошла в дальний, темный конец избы, приволокла оттуда два мешка с сеном, из тех что я видел пока сидел возле озера. Я поблагодарил, мне протянули котелок, и я пошел к костру. Кукша остался с матерью.
У костра сидел Буревой, помешивал палкой ветки и угли. Я начал устанавливать палатку. Палатка была двухместная, полукруглая, я такие использовал на одной из своих мест работы, чтобы оптический кабель варить в полевых условиях. Устанавливалась она на раз-два, соединил дуги на резинке, натянул полотно, и все. Я нашел место недалеко от костра, деревяшкой забил колышки. Бросил внутрь мешки с сеном, рюкзак. Буревой смотрел с любопытством, но мне кажется, он уже привыкать начал к моим «чудесам». Или просто ему палатка не так важна. На топор днем он смотрел с куда большим интересом.
Я подошел к костру:
— Ну что, Буревой. Я спать пойду. Утром, как к ухоронке идти разбуди меня. Сам проспать могу. Спокойной ночи.
Дед кивнул, и продолжил мешать костер, периодически подбрасывая ветки из кучи, что лежала рядом. Я ушел в палатку, закрыл за собой молнию-застежку на входе, и завалился на мешок с сеном. Второй мешок был чуть больше и тоньше, использовал его в качестве одеяла.
Я устал. Морально, психологически, да и физически тоже — я давно столько по пересеченной местности не ходил. В голове был шум, сквозь который прорывались отдельные мысли. Как там родители? Друзья? Девушка, с которой расстался полгода назад? Пацаны, с которыми я работал? Что с ними? И вообще, будущее мое существует, или я его «обнулил» своим появлением здесь? Потом мысль свернула на родную квартиру, диван с телевизором, пьянки-гулянки, опять на родителей. Вспомнил, как мама в детстве рогалики с повидлом пекла. Школу свою. Университет. Глаза заболели. Я всегда после алкоголя становлюсь сентиментальным, а тут еще и такие события. Захотелось свернуться калачиком, зажмуриться, и чтобы вся эта старина, деревня, викинги пропали, очнуться в своей квартире, попить кофе, залезть в Интернет. Вроде уже взрослый мужик, но чувствую, что сейчас расплачусь. От бессилия, как Кукша тогда, на краю оврага, когда я его прижал к земле. Потекли слезы, я провалился в дрему.