На день погребения моего
Шрифт:
— Но здесь на тебя повлияла наследственная память, — с негодование заявил Хамфрид, — ты ищешь фрица-вандала.
— То есть я хочу, чтобы меня догнали и завоевали, Хамфрид?
— Разве я такое говорил?
— Ну...предположим, это правда, разве кого-то из вас двоих касаются мои чувства, почему я должна извиняться, атакуете с двух сторон...
— Яшм, ты абсолютно права, — кивнул Кит, — мы здесь — просто ночные налетчики, скачем много миль по почтовой дороге, превратились в язвительных насекомых. В нас нужно стрелять, в любом случае нужно стрелять.
— Гюнтер может быть всем, что ты говоришь, и даже еще хуже, но пока ты не научишься испытывать те же эмоции, что мы, женщины, в твоих отношениях с нами будет много проблем и мало успеха.
— Наверное, я мог бы позволить себе всхлипнуть, это помогло бы?
Она уже почти вышла за дверь, хмуро оглянулась через плечо в молчаливом упреке, а кто это так атлетически скачет по лестнице — сам обсуждаемый Адонис, да, Гюнтер фон Кассель собственной персоной, угрожающе размахивая ключом Hausknochen, пока он поднимается к вершине лестницы, его животная ярость достигает относительно высокого уровня.
— О, Гунни, — поприветствовала она его, — ты ведь не собираешься убить Кита, правда?
— Что он здесь делает?
— Я здесь живу, ты, гигантская сарделька-братвурст.
— О. Ja. Так и есть, — он задумался. — Но фройлен Яшмин...она здесь не живет.
— Слушай, Гюнтер, это правда интересно.
Гюнтер уставился на него и смотрел слишком долго, если причиной этого взгляда была не эротическая страсть. Тем временем Яшмин — такой игривой Кит ее редко видел — взяла кепку общества дуэлянтов Гюнтера и сделала вид, что выбрасывает ее с лестницы. Каждый раз он реагировал на прикол лишь несколько секунд спустя, но так остро, словно это произошло только что. Фактически, по мнению Хамфрида, ученика профессора Минковски, для всех должно быть очевидно, что Гюнтер жил в своей собственной идиоматической «системе координат», в которой временные несоответствия вроде этого были очень важными, если не сказать — основными свойствами.
— Он не «здесь», — объяснил Хамфрид, — не полностью здесь. Он слегка...где-то еще. Этого достаточно, чтобы представлять некоторое неудобство для любого, кто ценит его общество.
— Да, но сколько такого там может быть?
— О, ты ужасен, — сказала Яшмин.
Тем временем Гюнтер настаивал, что присутствие здесь Яшмин — дело чести.
— Несомненно, сейчас мы должны устроить дуэль.
— Как это?
— Ты оскорбил меня, оскорбил мою невесту...
— О, Гунни?
— Ja, Liebchen, любимая?
— Я не твоя невеста, ты помнишь? Мы говорили об этом?
— Egal was, meine Schatze, неважно, дорогая! — так вот, мистер Траверс, как оскорбитель, вызванный на дуэль, вы имеете право выбрать оружие, как повезло спровоцировать ссору здесь, в дуэльной столице Германии. В моем и вашем распоряжении согласованные пары Schl"ager, Krumms"abel, Korbrapier, даже, если возникнет у вас такая прихоть, шпага, хотя это оружие не соответствует немецким стандартам, мне рассказывали, что это сейчас последний крик моды в Англии...
— На самом деле, — сказал Кит, что-нибудь наподобие, возможно, револьверов? У меня кстати есть пара шестизарядных кольтов, которыми мы можем воспользоваться, как «сопряженными», ладно...
— Револьверы! О, нет-нет, порывистый, неистовый мистер Траверс, у нас тут дуэли не для того, чтобы кого-то убить. Нет! Хотя, конечно, желаем поддержать честь сообщества Verbindung, более глубокое намерение — поставить свою метку на лице оппонента, чтобы все потом могли видеть доказательство его личной храбрости.
— Это именно такая отметка у вас на лице, похожа на мексиканскую тильду?
— Необычно, не правда ли? Позже мы рассчитали вероятную частоту, с которой должен вибрировать клинок, с учетом стабилизирующего момента, упругих постоянных, всё, как приличествует джентльменам, уверен, что вы, американские мастера стрельбы из револьвера, не имеете обо всём этом ни малейшего представления. Да, признаю, ja, среди нас есть затесавшиеся отчаянные маньяки, которые уходят с дуэлей с настоящими шрамами от пуль на лице, но это требует той степени равнодушия к смерти, которой наделены лишь немногие из нас.
— Так ты говоришь, револьверы слишком опасны для тебя, Гунни? Там, откуда я родом, ничего не знают о Чести? Пожалуй, мужчина просто обязан использовать револьвер. Клинки — это как-то слишком, не знаю, спокойно? Непритязательно?...даже подло?
Уши Гюнтера дрожали.
— Верно ли я понял, сэр, что вы изволили назвать немцев подвидом какой-то менее мужественной расы, это правда?
— Погодите, я снова вас обидел? Вы вызываете меня на дуэль...уже второй раз? Ладно! Это, конечно, повышает ставки, не так ли? Слушайте, если вы собираетесь обижаться на каждый пустяк, может быть, нам лучше заполнить весь барабан, по шесть выстрелов на брата, что вы на это скажете?
— Этот ковбой, — печально, словно жалуясь, сказал Гюнтер, — не знает, что цивилизованным существам отвратителен запах пороха.
— Слушай, свиной пирог Porkbarrel, в чем вообще дело? Я тебе говорил, что конвергенции в одной точке не намечается и никогда ее не будет.
— Ну вот. Снова. Уже третий раз.
— Точно так же на полпути ты пропустил шаг. Не говоря уж о том, что в одном из своих рядов ты неправильно сгруппировал некоторые термины, пару раз изменил знак, даже делил на ноль, да, Гунни, смотри, тебе повезло, что кто-то нашел время внимательно это всё прочитать, базовые тупые ошибки...
— Четыре!
— ...и вместо всей этой резьбы по людям не лучше ли тебе задуматься, подходит ли тебе эта специальность, если всё, чего ты хочешь, это твое лицо на сувенирной открытке.
— А теперь ты оскорбил Geheimrat, тайного советника Гилберта!
— По крайней мере, у него правильная шляпа.
Несколько раз сверившись с прусской дуэльной библией, маленьким коричневым томиком кодекса чести Ehrenkodex, Кит, Гюнтер и их секунданты собрались у реки, как только начало светать. Это было одно из тех приятнейших весенних утр, которое более рациональные умы предпочли бы отметить менее летальным способом. Кожевенная мастерская еще не разогналась до эксплуатационной скорости, и воздух еще пах деревней, из которой его принесло. Ивы соблазнительно покачивались. Вдали из тумана возвышались развалины сторожевых башен. Жмурились ранние купальщики, похожие на любопытных призраков. Студенты в купальных халатах, тирольских шляпах, цветных очках, ковровых туфлях и экзотических пижамах сонно толпились в очереди, чтобы сделать ставку в безрассудном пари у букмекеров, часто посещающих такие дуэли. То и дело кто-то, втиснувшись в сознание, вспоминал, что на нем еще ночной фиксатор для усов Schnurrbartbinde. Наиболее заинтересованные стояли поблизости, то и дело вытягивая шею. Появился торговец с тележкой, шел пар от полной до краев миски вареных сарделек, прибыло и пиво, в бочках и в бутылках. Фотограф установил свой штатив и объектив Цейса «Палмос Панорам», для любого, кто захотел бы получить визуальный сувенир поединка.