На день погребения моего
Шрифт:
Она попала в какие-то особые сети, в чувства, которые она питала к городу, проник элемент страха, который невозможно было не замечать, каждую ночь всё новые лазутчики зла поджидали в тесных переулках. Хантер возражал, что так много людей приезжает, чтобы любить Венецию, из-за ее контрастов «кьяроскуро».
— Спасибо за новость, легко тебе говорить, похоже, но проводить ночи на этой брусчатке mas`egni — не столь романтично, как кажется туристам.
— Ты называешь меня туристом?
— Однажды ты уедешь. Как бы ты это назвал?
— Когда придет время, поехали вместе.
Выстрелила полуденная пушка. У берега канала второпях причалила лодка контрабандистов сигаретами, они начали выгружать свой груз. По всему городу зазвонили колокола.
— О, патроне, — наконец сказала она. — Беппо, знаешь ли, не уверена...
Это добавило несколько отличных новых строк в его биографию, но потом время снова начало бежать, как обычно, в один прекрасный день пришел ветер бора, первые поезда с вином прибыли из Пульи, и что бы выдумали — он не уехал.
Приближалась зима, Далли было необходимо какое-то надежное место, где можно было спать днем, о фондаменте уже давно не могло быть и речи. Она довольствовалась внутренними дворами, студенческими трущобами, подсобками остерий, продолжала терпеть, но, в конце концов, нехотя обратилась за советом к Хантеру.
— Почему ты не спросила у меня? — сказал он.
— Почему я не спросила?
Он возвел очи горе:
— Нет ничего проще.
И вот — он выхлопотал ей комнату в палаццо почти одиозной княгини, принчипессы Спонджиатоста, одной из множества его знакомых, о которых она прежде не догадывалась.
Далли ожидала увидеть пожилую женщину с разрушенными чертами, некое человеческое палаццо. А вместо этого — ясноглазая росинка, которой Время, кажется, если так можно сказать о Времени, никогда не касалось. Был еще и Князь, но он редко бывал дома. По словам Хантера, он много путешествовал, но Хантер многое недоговаривал.
Что заинтриговало Далли во внутренних пространствах палаццо Спонджиатоста, когда она несколько раз улучила момент послоняться по коридорам и прихожим — резкие изменения масштабов, почти театральное расширение от удобных, темных, соразмерных человеку переулков к необъятному бездорожью и свету площади Святого Марка. Темно-красные изразцы, портик Римского Композитного Ордера, огромные декоративные урны, бурый свет, камелия, мирт, герань, фонтаны, откосы, узкие протоки и миниатюрные мосты, включенные в структуру палаццо, слишком много слуг, чтобы Далли могла их всех запомнить.
На самом деле Княгинь могло быть несколько — она, кажется, была повсюду, Далли могла бы поклясться, что у нее было несколько непоследовательных обличий, хотя то, что мелькало на периферии зрения Далли, всегда имело для нее статус сна. Фокусы с зеркалами? Лука мог бы сказать точно. Где бы он ни был, он и Эрлис.
Вскоре она получила новости. Однажды слуга принес ей записку. С ветром бора в город ворвалась Бриа Зомбини. Она остановилась в крохотной гостинице за Железным Мостом в Дорсодуро. Далли пришла в платье, которое ей по доброте душевной одолжила Княгиня. Бриа была в туфлях на высоком каблуке, это уравновесило тот дюйм, на который Далли выросла за прошлый год, так что они поприветствовали друг друга глаза в глаза. Далли увидела сдержанную юную леди, ее волосы были уложены под широкополой парижской шляпой, она вытерла пот с верхней губы и воскликнула: «Черт возьми!», совсем как обычно.
Они под руку прогуливалась по набережной Дзаттере.
— Побывала везде, — сказала Бриа. — Задержалась по просьбам общественности, парочка коронованных особ, ты знаешь, всё как обычно. Сейчас они все собираются плыть обратно, предполагается, что я встречу их в Гавре, случайно оказавшись по эту сторону Альп, думаю, я туда загляну.
— О, Бри, я ужасно по тебе скучала, ты знаешь...
Бриа слегка прищурилась и кивнула:
— Но Венеция поглотила тебя, и теперь ты думаешь, что хочешь остаться здесь навсегда.
— Ты научилась читать мысли.
— Это сквозило в каждой букве твоих писем - сложно было не заметить.
— Как поживает наша мама?
Бриа пожала плечами:
— Полагаю, ей намного проще скучать, когда существует расстояние в промежутке.
— Вы...ссоритесь?
— Ха-ха! Она будет счастлива, только когда я умру или уеду.
— А что насчет Луки?
— А что насчет него? Он итальянец, мы с ним одной национальности. Думает, что я — какая-то юная монахиня, которую нужно держать за воротами на замке. Так что их двое на одного, отлично, да?
Далли склонила голову и посмотрела на нее сквозь опущенные ресницы:
— Мальчики...
— Мальчики, мужчины, какая разница, предполагается, что я должна игнорировать любое внимание, мама, сама знаешь, какие они здесь.
Бриа улыбнулась, как когда-то — юная своевольная Далли, улыбку которую она поймала, и прежде, чем они это поняли, они столкнулись лбами, растрепанные волосы перемешались, соприкоснулись третьим глазом и начали тихонько смеяться, хотя ни одна из них не видела для этого веской причины.
— Ладно. Так что мне им сказать? Собираешься присылать денежные переводы?
Смех Далли увял:
— О...думаю, нет.
— Почему? Папа думает, что ты можешь захотеть остаться. Он говорит, что не может себе этого позволить.
— Здесь другое.
— Да? Друг-джентльмен, о котором я должна знать? Здесь по адресу Спонджиатоста?
— Не совсем.
— Ничего похожего, хм..., — она экспрессивно размахивала руками.
— Ха. Ничего не попишешь.
— Да, наслаждайся, пока можешь, ты — еще ребенок.
— Жаль, что я не...
Бриа, долго не раздумывая, распростерла объятия, и хлюпающая носом Далли оказалась прямо в них. Немного погодя:
— Да перестань, тебе не дашь ни днем больше тридцати.
— Нужна сигарета — вот что, у тебя случайно не...
— Минутку.
— Слушай, хороший портсигар.
— Шведский страховой агент. Вольф. Нет, Пуцци.
— Да, Вольф — это тот с женой и детьми.
— Спасибо.
Они закурили.
Однажды Хантер пришел в солнцезащитных очках, широкополой шляпе и рыбацком комбинезоне.