На день погребения моего
Шрифт:
Австро-венгерские дамы скорей
Столь поверхностно глубоки,
Там, где жиголо идут, крадучись,
Слишком полны ритма, спать не ложись,
Всё, что тебе нужно —
Девица легкого нрава из Е и К,
Которая не может сказать, ночь или день пока,
Отчаливай в круиз налегке,
Помаши рукой австро-венгерской тоске!
Занавес в первом акте еще не опустили, а Далли уже была загипнотизирована и сидела с широко раскрытыми глазами.
— Нельзя сказать, что я прежде никогда не видела очаровательных исполнителей главной роли, они появлялись и исчезали, но этот парень великолепен, поверь, еще и венгр!
Кит об этом догадывался.
— Но как насчет того эпизода, где он кусает старушку Хайди за шею, что это было?
— Может быть, у них так принято в здешних краях? Ты ведь учился в колледже.
Ее взгляд было сложно назвать невинным.
Кит отвернулся, пытаясь скрыть глупую улыбку, которая расползалась по его лицу.
— Ну, сложно сказать, знаешь ли, мой венгерский немного заржавел, все дела, но...тебе не показалось, что она вроде как...сама напросилась?
— Что? Заставила укусить себя за шею?
Не зная, почему, она соскользнула в свой сельский уикэндовский режим английского акцента.
— Ну, давай просто...
— Кит, что, черт возьми, ты...
Но она как-то убрала волосы в сторону и подставила ему свою голую шею. В какой-то момент они поняли, что шоу возобновилось, Король-Бюргер и его друзья вернулись к обычной мелодичной интриге.
Кит и Далли сидели в ложе, кажется, никто на них не смотрел. Она соскользнула на колени и начала пачкать его колени слюной и помадой. Он погрузил пальцы в ее волосы. Их пульс гремел сильнее, чем музыка.
— Это безумие, — прошептал Кит.
— Идем, — согласилась она.
Они вернулись в номер всего лишь с вазой гладиолусов от посыльного и обычными скрепами для замедления их роста.
Кажется, впервые у Кита появилась минута, чтобы восхититься ею во всей ее наготе и блеске. Но всего лишь минута, потому что она бросилась к нему, швырнула на кровать, оседлала и поехала на нем, охваченная страстью, смеясь, проклиная, крича на каком-то своем языке, а Кит был слишком увлечен, чтобы переводить. Вскоре она растворилась в долгом поцелуе, а ее растрепанные волосы окружали их, как огненный нимб.
— Это веснушки? Почему они так светятся?
— Воспоминания о паприке, — пробормотала она, а вскоре уснула в его руках, нагая и мокрая.
Им казалось, что лучший план — держаться подальше от вокзала Сегеда, а вместо этого подняться на пароходе в Сольнок, сесть на местный поезд до Будапешта, а там в литерном вагоне через озеро Балатон в Прагергоф, где они сядут на поезд «Грац-Триест» и вторым классом отправятся в Венецию.
План казался достаточно изощренным. Но озеро Балатон выглядело слишком заманчиво, чтобы просто проехать мимо. Они сошли с поезда в Шиофоке и вскоре окунулись в воду среди сотен семей на отдыхе.
— Какой-то стремительный побег.
— На самом деле нам нужно двигаться быстрее.
— Впереди едут поезда, груженые шумящими турками.
— Размахивают мечами и маузерами, и тому подобное.
Они уже смотрели друг другу в глаза. Снова. Кажется, это могло продолжаться бесконечно.
Солнце село, маленькие такелажники с баграми вернулись на свои родные дамбы, купальщики ушли, ловцы, fog'asok, подплывали ближе, чтобы посмотреть, что происходит, и это смущенное гляденье никак не заканчивалось. Где-то на террасе грянул танцевальный оркестр. Огни зажглись в ресторанах над водой, в садах и в номерах отелей, Кит и Далли оставались там до первой звезды, когда, словно им напомнили обо всем, чего они желали, они пробрались под кровлю своего номера, где, в роскоши тайного бегства, предпочитали проводить большую часть времени.
— Кто-то начнет тебя искать, да? — спросил Кит.
— Не уверена. Думаю, им будет намного спокойнее, если я никогда не найдусь.
Солнечный свет из окна освещал ее сзади, когда она расхаживала по маленькой комнатке, внимательно наблюдая за ним. Страдая от избытка внимания в определенных кварталах, она привыкла осторожно относиться к тому, что говорит мужчинам, но более-менее нервничала, ожидая, когда Кит начнет расспрашивать ее о красочном прошлом. Не похоже, что он нарывался на драку, но мужчины — словно морской шторм, начнется прежде, чем вы заметите его приближение, и вот вас, растерянного, уже заливает вода. Она решила рассказать ему всё, что может. Кому еще она могла бы довериться? Вы доверяете людям, пока они вас не предадут, но альтернатива — никогда никому не доверять — превращает вас в очередного Клива Краучмаса, а в мире их уже и так достаточно.
— Кит, какую часть истории ты хочешь узнать?
Она действительно только что это произнесла?
— Какую часть истории я пойму?
— Это во многом связано с международными крупными финансовыми операциями.
— О, нет, полагаю, это не связано с функциями комплексной переменной.
— В основном сложение и вычитание, но в известном смысле...
— Ты права, конечно, я просто растерялся...
— Нет, послушай..., — мысленно она зажала нос и согнула пальцы ног, и бомбочкой прыгнула прямо вниз, в свою историю с Кливом Краучмасом. Кит внимательно слушал, не заметно было, чтобы он впал в бешенство от ревности.
— Я шпионила за ним для одних людей, — в заключение сказала она, — и он об этом узнал.
— Значит, он опасен? Твой бывший кавалер?
— Может быть. Я могла бы вернуться в Лондон, предполагается, что у меня будет небольшая роль в новом шоу, но прямо сейчас я не уверена, что должна это делать. Вероятно, будет лучше ненадолго залечь на дно.
— О чем я сейчас думаю...
Она замерла, гладкие мышцы напряглись, микроскопические золотые волоски на ее голых ногах насторожились в лучах солнца.
— ...так это о том, чем мы будем зарабатывать, пока я не найду работу в Италии?
— О, денег будет достаточно. Об этом даже не волнуйся, моя дорогая головушка.
Но, честно говоря, она дала ему, вероятно, полторы минуты, чтобы он произнес что-нибудь неприятное вроде «Его деньги» или «Как ты должна зарабатывать?», прежде чем целеустремленно подкрасться туда, где он сидел, и двумя пригоршнями схватить его за волосы, и притянуть его милосердно молчаливое лицо к аромату ее киски.