На день погребения моего
Шрифт:
— И ты не возражал бы, если бы я тоже отправился в тюрьму, ну хоть ненадолго?
— Конечно возражал бы, это страсть как ужасно, мой плазмонный бисквитик, но я попытаюсь как-то это выдержать, — и так далее очень долго, просто до тошноты.
К тому времени, как Дженни уехала из Холлоуэя и щеголяла брошью почета, дизайн которой Сильвия Панкхерст разработала для ветеранов проживания в этом мрачном месте, Рэтти, отслеживая слухи и следя за сообщениями, которые он прежде игнорировал или сбрасывал со счетов как сверхъестественную ахинею, нашел тайную тропу, которая со временем привела
— Значит, сейчас ты работаешь на...?
Рэтти пожал плечами.
— Ты нас видишь. Мы работаем друг на друга, полагаю. Никаких званий, никаких должностей, никакой системы подчинения...никакой структуры на самом деле.
— А как вы всё планируете? — поинтересовалась Яшмин, — распределяете обязанности? Координируете усилия, вот это вот всё?
— Мы знаем, что нужно делать. Обычно это — очевидный здравый смысл.
— Звучит, как слова Джон МакТаггарт Эллис МакТаггарт снова и снова, — пробормотала она.
— Комната отдыха в колледже без хозяина, — вспомнил Рэтти. — Хм. Ну, вероятно, не совсем то.
— А когда вы, ребята, не работаете, обычно чем убиваете время? — вот что было интересно узнать Рифу.
— Чем Бог на душу положит, — предположил Рэтти, — всем от маленького шпилечного револьвера до «хочкисса» последней модели. Поговори с Дженни — она более воинственна, чем когда-либо был я, и такой была даже в юные годы.
— А иногда, — надежда в голосе Рифа была очевидна всем, — вам еще и...удается что-нибудь взорвать?
— Не часто. Мы, скорее, помогаем эволюции, содействуя тому, что уже происходит.
— А это что, повтори-ка?
— Замена правительств на другие, более практичные договоренности, — ответил Рэтти, — некоторые уже существуют, другие — начинают возникать, по возможности — работаем поверх государственных границ.
— Как Индустриальные рабочие мира, — вспомнил что-то смутное Риф из спора на дороге.
— И И.П. Н. Т., — сказала Яшмин.
— К И. П. Н. Т. относятся по-разному, — сказала Дженнифер Инверт МакХью, присоединившаяся к ним. — Столь много этих мистических братств оказались порождениями своих государств-собственников.
— И в то же время они проповедуют независимость от государства, — согласилась Яшмин.
— Значит, ты была...
— Внутри, но ему не принадлежала. Надеюсь.
— Удивительно, как много бывших членов И. П. Н. Т. встречается на пути.
— Высок коэффициент личных предательств, — предположила Яшмин.
— О боже.
— Восстановимся. Но спасибо за беспокойство.
— Наследие, как считают, тех древних сугубо мужских структур. Надежды Анархизма были загублены на много лет, могу тебе сказать — пока женщин там не приветствовали, у этих организаций не было шансов. В некоторых общинах — часто довольно известные примеры — формировался неуправляемый идеальный консенсус, некое чудо социальной телепатии, но фактически это был результат единоличного мужского правления, приказы из-за кулис, а члены общества были готовы подчиняться — все соглашались работать в тишине и невидимости, чтобы защитить свой Анархистский миф. Лишь спустя много лет, после смерти лидера, правда выходила
— Таким образом... ?
— Организации не существовало. Ее не могло существовать, при таком обилии патриархального хлама.
— Но если в уравнении женщина..., — подсказала Яшмин.
— По-разному бывает. Если женщина просто находится под действием чар бородатого бездельника, будут просто тефтели на кухне, как бомбы в подвале.
— Но...
— Но если она способна мыслить критически, — сказала Софросина, — занимать мужчин работой, которая у них получается лучше всего, даже если в половине случаев мужчины не знают, что это. Вот тогда есть шанс.
— При условии, что мужчины могут отказаться от этой иллюзии «я знаю, как лучше», — сказал Рэтти, — просто оставить ее проповедникам.
— Проповедницам, — более-менее одновременно произнесли Дженни, Софросина и Яшмин.
На следующий день Риф, Киприан и Рэтти пошли на Анархистское поле для гольфа, чтобы посмотреть партию Анархистской игры в гольф — это безумие уже охватило весь цивилизованный мир, здесь не было фиксированной последовательности, фактически, не было фиксированного количества лунок, расстояние тоже было гибким, некоторые лунки находились друг от друга лишь на расстоянии паттера, другие — на расстоянии неисчислимого количества ярдов, так что для определения их местоположения нужна была карта и компас. Было известно, что многие игроки приходят сюда ночью и выкапывают новые лунки.
Соперники часто спрашивали друг друга: «Вы не возражаете, если мы не будем играть партию полностью?», потом просто шли и били по мячу в любое время и в любом направлении, в каком их душа пожелает. Выводящие удары часто летели игрокам в голову с самых неожиданных сторон.
— Своеобразное развлечение, — сказал Риф, когда первобытно заросший мужлан пронесся в нескольких сантиметрах от его уха.
— Похоже на то, — попытался объяснить Рэтти, — что мы недавно обрели карту, которая приносит нам уйму неприятностей.
— «Обрели», — удивился Киприан.
— У неких людей в Танжере, которым, вероятно, покажется, что я уже сказал тебе слишком много...
— Это были не..., — предположил Киприан.
Рэтти нашел свой мяч на довольно неровном поле:
— О, они еще живы. Где-то. Во всяком случае, мы на это надеемся.
Он направлял и перенаправлял мяч в разные стороны:
— Немного напоминает снукер, правда? Думаю, попытаюсь попасть вон туда, — указывая на развевающийся вдали флаг. — Вы ведь не прочь прогуляться?
— А что на этой карте? — Риф покосился на оценочную карточку, которую наивно вызвался вести, но утратил малейшее представление о том, как ее заполнять, три, или, возможно, шесть лунок назад.
— Предположительно? «Бельгийское Конго» — Рэтти рассматривал свой мяч, ударом отправленный совсем на другую лужайку — не эту он выбрал. — Но карта зашифрована, на самом деле это Балканы, видите, насколько далеко мы зашли в изучении искусства трансформации — можно ссылаться на это досье двумерных картографических изображений, неизменных и без слов знакомых, как человеческое лицо. Кроме того, их часто можно увидеть во сне, как вы могли заметить.