На деревню дедушке
Шрифт:
— Куда мы едем? — переспросила я, не сообразив сразу. — Как это «за город»?
— Ну как, ну как, абнакнавенно! — раздражилась Маринка. — К какому-то старому фокуснику, у которого и зимой, и летом цветут ананасы в оранжереях. А бананы у него не растут?
— Что-то я не поняла, — проворчала я, — это у художника Траубе оранжереи?
— При чем тут какой-то художник! — вскипела Маринка. — Ты что, издеваешься надо мною? Сама согласилась ехать и сама якобы не знаешь куда!
Маринка выскочила из кабинета в растрепанных чувствах, на этот раз дверью не хлопнув.
Мы с Маринкой подруги с тех времен, когда нашей замечательной газеты «Свидетель» еще и в помине не было. Хотя, в принципе, мы могли бы познакомиться с ней и еще раньше, потому что мы учились на одном и том же филфаке, но на разных отделениях. Маринка грызла учебный гранит на романо-германском, и, кстати, на год раньше меня. То есть она на этот самый год, получается, меня и старше. Это не секрет, ни в коем случае, но между подругами такие мелочи упоминать просто неприлично. Да и зачем?
Все равно же мы обе об этом распрекрасно помним.
Подумав немного об очередном Маринкином выпаде — чуть не сказала «припадке», — я выбралась из-за стола и пошла следом за нею. Нужно было разобраться, что же происходит в этом мире и почему я получаю из него такие разные сигналы.
Художник Траубе плохо укладывался у меня в голове рядом с бананами. Как-то не состыковывалось название группы «Лесостепь» с ананасами-бананасами. То, что в наших степях подобные плоды не произрастают, я знала точно и не понаслышке.
Сергея Ивановича на месте не было, он уже ускакал в областное правительство на пресс-конференцию губернатора, а потом собирался, как он предупредил Маринку, съездить еще куда-то, «но уже по другому делу».
Спрашивать было не у кого, и я, посмотрев, чем занимается наш Ромка — как всегда, это была какая-то ерунда, — вернулась к себе в кабинет. Маринка, не обращая на меня внимания, возилась с кофеваркой, наклонившись над своим столом. Так как Маринка решила сделать вид, что меня не видит, я сделала вид, что не вижу ее.
Что получается? Правильно: квиты.
Как только я снова уселась в свое кресло, тут же зазвонил телефон у меня на столе. Я сняла трубку и представилась привычным текстом:
— Главный редактор газеты «Свидетель» Ольга Юрьевна Бойкова. Здравствуйте!
— Здравствуйте, — услышала я в ответ приятный мужской голос.
Знаете, бывают такие голоса, не очень низкие, с легкой хрипотцой, но удивительно приветливые. Так и хочется улыбнуться. Вот я и улыбнулась.
Но, видно, мне на роду было написано или звезды так рассудили, что в этот день мне покоя не будет.
Снова отворилась дверь кабинета, но Маринка на этот раз не вошла, а просто просунула голову в образовавшуюся щель.
— Ты была права, — громко заявила Маринка, словно у меня были проблемы со слухом. — Я сейчас все выяснила у Ромки! Мы едем к художнику. Его фамилия Траубе. Но у него есть оранжерея!
Выпалив эту информацию, Маринка исчезла.
Я покачала головой и прислушалась к молчащей трубке.
— Алло, — сказала я, — я слушаю вас.
— Вас ведь зовут Ольга, если я правильно расслышал? — спросил меня по телефону все тот же мужской голос. Но теперь, однако, голос прозвучал по-другому. Мне показалось, что в интонациях я услышала что-то угрожающее.
— Да, Ольга Юрьевна, — подтвердила я и снова прислушалась.
— Вчера по телевизору Павел Глоба сказал мне, что Ольгу ожидают разные сюрпризы, — сказал мне мужчина и аккуратно положил трубку.
Услышав короткие «пи-пи-пи», я посмотрела на трубку и тоже положила ее на место.
Приехали: снова начинаются неожиданности, которые иначе как неприятными назвать нельзя.
Этого еще не хватало! Мне позвонил явный псих, и будем считать, что мне еще повезет, если он окажется тихим.
Я вышла из-за стола, подошла к окну и выглянула из него.
Напротив здания редакции через дорогу, недалеко от киоска «Роспечать», на жилом доме висел телефон-автомат. Мне почему-то показалось, что, возможно, кто-то пошутил и сейчас я увижу этого весельчака, но у телефона никого не было.
Мое окно в кабинете по старинной традиции, заведенной Виктором, обычно закрывалось шторами — это чтобы нежданный снайпер ненароком меня не подстрелил. Когда-то случилась одна горячая история, и Виктор — наш замечательный фотограф — ввел этот режим безопасности. История прошла, шторы остались, но постепенно за ненадобностью они раздвигались все шире и шире, и вот сегодня окно было открыто полностью.
Не увидев никакого шутника у телефона-автомата, шторы я тут же задернула. И сделала я это вовсе не потому, что я чего-то жутко испугалась: еще чего!
Но, с другой стороны, если есть шторы, то почему они скучно висят по бокам багетки? Все должны заниматься своим делом: и я, и Маринка, ну и шторы в том числе.
Я молча вернулась на свое место и погрузилась в грустные размышления. Пока не выяснится, кто мне звонил: придурок или преступник, нужно начинать соблюдать осторожность.
Неужели снова мне начинать маскироваться, как когда-то, когда возникла реальная для меня перспектива стать мишенью для киллера?
Снова Маринка будет говорить посетителям, что я не принимаю по причине жутко важной занятости — это чтобы убивец не прошел. По телефонам за меня будут отвечать, что меня нет и пока не будет, а это «пока» неизвестно когда закончится — чтобы по трубке снова мне не смогли угрожать и не нарушили бы мое лирическое настроение, которое провалилось в тартарары сразу же после начала всего этого почечуя, как любит выражаться мой друг Фима Резовский.
Как вы понимаете, конечно, от всех этих мыслей мое настроение не улучшилось.