На диком бреге

Полевой Борис Николаевич

— Занят… Прошу ко мне никого не пускать.

Он не оглянулся, и секретарь бесшумно растворился в дверях с ощущением еще большей тревоги. «Что же произошло?» Впрочем, через полчаса раздался звонок. Рабочий день Петина потек по размеренному на минуты руслу. Но завтракать он домой не поехал, попросил принести что-нибудь из буфета. Завтрак так и остался стоять, прикрытый салфеткой.

— Может быть, вам нездоровится? — участливо спросил секретарь. — Позвать врача?

Вячеслав Ананьевич холодно посмотрел на него.

— С чего

вы взяли? Когда мне что-нибудь нужно, вы же знаете, я сам вам об этом говорю.

Но когда секретарь вышел, Петин все-таки попытался заставить себя поесть. Выпил остывший чай. Взял бутерброд, надкусил его, но с отвращением бросил в полоскательницу. В этот момент сквозь обитую дерматином дверь до него донесся знакомый высокий голос, заставивший его быстро сесть в кресло, склониться над бумагами…

— Никого не пускай. Важный разговор, — сказал Литвинов секретарю и толчком отворил дверь.

Петин, оторвав глаза от бумаг, вопросительно смотрел на начальника строительства. И ему показалось, что Литвинов, в свою очередь, вопросительно, даже сочувственно смотрит на него. Но, может быть, только показалось, ибо, опустившись на стул, начальник, даже не поздоровавшись, произнес:

— Знаешь, кто у меня только что был? Механизаторы. Сакко, Макароныч со всей своей гвардией… И Поперечный, конечно. Ты понимаешь, что этот чертов сын придумал? И когда придумал! Сам, находясь в цейтноте… Только-только свою кривую вверх отгибать начал, а уже мыслит в масштабе строительства: требует создать этакие комплексы механизаторов, чтобы машины к экскаваторам шли конвейером. Конвейером! Ты понимаешь? И знаешь, с кем это они выдумали? С моим Петровичем… Сугубо интересная вещь… А главное, перспективная, масштабная…

Петин слушал с учтивым вниманием. Он плохо понимал, о чем говорят, но автоматически в нужных местах кивал головой. Речь шла об Олесе Поперечном, о каких-то комплексных бригадах. Литвинов говорил с увлечением, но Петина не оставляло ощущение, что собеседник как-то особенно внимательно смотрит на него. «Неужели уже знает? Неужели вся эта история расползлась по городу?.. Или, может быть, она сама успела побывать в управлении?»

— …Слушай, ты что-то неважно выглядишь! — сказал вдруг Литвинов, смотря в глаза собеседника.

— Я? — удивился Петин, — Нет, благодарю, Ничего…

Разговор продолжался. Теперь Литвинов говорил что-то о молодежи, о необходимости смелее ее выдвигать, о каком-то списке, который подготовил ему комсомольский секретарь Игорь Капустин…

— …Сугубо важное дело. Ильич в двадцать два года теоретический труд написал, Лазо фронтом командовал, Щорс… — и вдруг, прервав эту цепь доказательств, тихо спросил: — Слушай, может быть, что-то для нее надо сделать, а? Я не хочу лезть в калошах тебе в душу, но…

Петин как-то сразу внутренне преобразился. За столом продолжал сидеть все тот же спокойный, подтянутый человек, но это уже было как бы неодушевленное его подобие…

— …Признаюсь,

я в полной растерянности, — тихо произнес он. — Ушла. Ничего с собой не захватила: ни копейки денег, ни вещей… Я сидел всю ночь, думал, остынет, вернется. Даже и не позвонила. Федор Григорьевич! Я почти не знаю женщин, я однолюб. Какая это была жена! Умная, тактичная. Как она вникала во все мои дела, какой заботой меня окружала! Это было второе мое «я»… — Голос Пепина дрожал, в глазах стояли слезы.

— Вы об этом вчера и говорили?

— Об этом и о другом… Я не помню. Я совсем сбился с толка… Вот и сейчас зачем я это все вам говорю?

— Ну, допустим, затем, зачем опускают пар, когда стрелка на манометре переваливает красную отметку.

— Ведь она совсем не приспособлена к самостоятельной жизни. Непрактична, беспомощна… Это ужасно. Я даже не знаю, куда она пошла. — Слеза скатилась по щеке Петина и упала на папку «Первоочередное». — Раз уж вы сами заговорили, может быть, можно будет устроить ей в новом доме хоть какое-нибудь жилье?

— Мне кажется, она совсем не так беспомощна… Просто… — Литвинов, не кончив, встал. — Не горюй, бывает… Мой отец говорил: муж с женой бранятся да под одну шубу спать ложатся…

— Нет… Не так просто. И как стыдно, крепкая советская семья. Нас ставили в пример… Ведь бог знает что болтать будут…

— Ладно, — уже холодно сказал Литвинов. — И, прости, Вячеслав Ананьевич, если неприятно — не отвечай: сыр-бор загорелся из-за того, что онарвалась врачевать? — Помедлив, Петин утвердительно наклонил голову. — А ты не пускал? — Петин кивнул увереннее.

— Как хорошо жили, — сказал он, снова беря себя в руки, — и вот стоило ей сойти с парохода на этот берег, как сразу все…

— Ясно, — сказал Литвинов. — Не беспокойся. Что сможем — сделаем… — И после паузы добавил: — С жильем… Если что понадобится — заходи-на огонек… Будем рады…

И задумчиво вышел из кабинета. В приемной его ожидал начальник секретного отдела, державший в руках какой-то толстый засургученный пакет.

— А-а, лорд-хранитель печати. Ну, заходи. Что у тебя там?

— Тут вот по вашему запросу прислали… Видите? «Дело по обвинению гражданина Дю-жева П. В.»

— Ага, давай, давай сюда, — заинтересовался Литвинов, как бы освобождаясь от мороки только что состоявшегося разговора. Он выхватил пакет и, руша печати, бормотал: — Так, так… особая коллегия… Пятого января тысяча девятьсот сорок шестого года. Так… Дело по обвинению Дюжева Павла Васильевича во вредительских действиях, наказуемых статьями… Ух ты, сколько статей… Коллегия в составе… Ну, это к чертям… Обвинитель — тоже к чертям. О! Вот! Так я и думал. — Литвинов хлопнул ладонью по папке. — Эксперт обвинения инженер-подполковник, кандидат технических наук, лауреат Сталинской премии, и т. д., и т. п., Петин В. А… — Литвинов победно посмотрел на начальника секретного отдела. — Что? Я тебе говорил? То-то.