На дне колодца
Шрифт:
– Хотта, а можно к нам домой с твоим фонарем зайти? – робко спросила Ритка, представив как под теплым, добрым светом сходит с мамы и папы серая хмарь. Как бы здорово они тогда жили.
Светоч помялся, потер длинное ухо и, пряча глаза, сказал:
– Не серчай уж, Маргаритка, но нельзя нам. Светочам на улице место, на вольном ветру. Гуляйте больше, мы на улицах-то часто бываем.
До дома дошли быстро, Ритке даже показалось, что не обошлось без очередного вмешательства серебристого ветра. Хотта бережно погладил девочку по ладони мягкой лапой.
–
Она неуверенно кивнула, потерла глаза, а открыла их уже дома на диване. За окном только-только начинались долгие весенние сумерки. На кухне опять переругивались родители. Неужели ей все это привиделось? Другой мир, хранители, световые зайцы?
Ритка заглянула в шкаф, надеясь на какой-нибудь знак, но там были только привычные полки со скомканными штанами и футболками. Вздохнув, она пошла на кухню, заварить чай. Проходя мимо зеркала, автоматически заглянула в него и ахнула. Среди пышных разлохматившихся волос сияла золотая искорка.
Световой заяц озорно подпрыгнул и сел Ритке на ладонь. От него расходилось уже знакомое ей теплое и доброе сияние, оно заполнило коридор, плеснуло в кухню и комнаты. Раздраженные голоса родителей как-то растерянно споткнулись и смолкли. А Ритка счастливо смотрела на маленькую золотую искорку и знала, что теперь у них все будет хорошо.
На дне колодца
Ритка грустила. Кто-то сказал бы, конечно, что она заелась. Половина страны мечтает если не жить, то хотя бы побывать в Петербурге, а она сидит на парапете старой крыши на Петроградке, и всерьез думает, что жизнь ее штука на редкость неприятная и сложная.
И ничего особенно плохого в жизни у нее не происходит, если так посмотреть. Руки-ноги целы, родители нормальные, сама не урод, не дура, не должна миллионов бандитам. Казалось бы, живи да радуйся. Но почему-то на душе так тоскливо и тошно, будто где-то в груди поселилась гадкая зеленая жаба и медленно ворочается, толкая холодными лапами сердце.
Вот уже два месяца прошло с того момента как они переехали с окраин в центр. Родители делали нарочито веселые лица и пытались ее подбадривать, говоря какие у нее будут новые прекрасные друзья и интересные занятия. Рассказывали, что теперь они живут в гораздо лучшем доме, а друзья ее никуда не делись, можно и съездить. Ага, съездить, в лучшем случае разок на выходных. Она чувствовала, как все больше отдаляется от прежних подруг и от этого становилось еще грустнее. А новые все никак не появляются.
Это в пять лет можно подойти к любому незнакомому ребенку, дать ему по голове совком или сесть рядом лепить куличики, вот и подружились. А в двеннадцать все уже ходят своими компаниями и нельзя просто так подойти, и сказать «давайте дружить». За такое можно вообще навеки посмешищем стать. Наверное, впервые в жизни Ритка ждала начала учебного года. Надеялась и боялась. С одной стороны, в классе, конечно, проще завести разговор. Но с другой, если и там не удастся с
В такие моменты она и залезала на крышу. Нет, прыгать Ритка, конечно, не собиралась. Но приходила сюда посидеть, погрустить и даже поплакать. Почему-то здесь ей становилось легче. Появлялось ощущение, что кто-то за ней присматривает, защищает. Все же не зря крыши Петербурга – это совершенно особенное место.
– Миу, – тонко пискнуло за спиной.
Ритка обернулась, чуть не соскользнув со старого потертого парапета. Тонкое жалобное мяуканье звало, требовало, молило о помощи. С другой стороны крыши на щербатом выступе сидел крошечный котенок. Совсем маленький еще, головастый, с точащими ушами. Он жалобно мявкал, как плакал, дрожал и жался к стене.
– Чудо, и как ты тут оказался? Ты только не пугайся, не пугайся, – успокаивала Ритка малыша. Боялась, что он может испугаться и дернуться вниз. Осторожно перекинув ногу через парапет, легла на него животом и постаралась дотянуться до котенка. Не хватало совсем чуть-чуть, буквально пары сантиметров.
Она дернулась, надеясь рывком подхватить его и вернуться. Маленький пушистый комочек вцепился в ладонь. Ритка судорожно дернулась обратно, заскользила по обитой жестью поверхности, силясь перевалиться обратно через парапет, но тщетно.
– «Не убьюсь, так покалечусь», – успела подумать она, падая в холодную сумрачную темноту двора-колодца.
Очнулась Ритка от холода. Надо головой висела оранжевая в полнеба Луна. Звезды казались огромными и чуть дрожали.
– «Наверное, сотряс», – подумала она, переводя взгляд с трясущихся звезд на тонкие, похожие на несущихся по небу рыб, облака. Дома выглядели прозрачными, почти неосязаемыми, будто кто-то сделал их из хрусталя и раскрасил. А еще они тонко-тонко звенели. Такой звук бывает, когда проведешь пальцем по краешку бокала и он вдруг отзовется протяжной нотой.
Здравый смысл подсказывал, что после такого падения лучшее, что с тобой может случится это десяток переломов, и самое разумное – лежать неподвижно и ждать скорую. Но почему-то ничего не болело. И это пугало еще сильнее, чем возможная боль. Потому что единственная альтернатива, которая приходила Ритке в голову – она умерла.
Но местечко какое-то нестандартное. Не вполне соответствует ожиданиям. Где, к примеру, ворота или ангелы с трубами, или хотя бы летающие тетки в рогатых шлемах, поющие басом. В конце концов, где хоть что-то или кто-то?
Вконец замерзнув и, устав лежать без дела, Ритка осторожно встала. Ощупала себя, поприседала, подвигала руками и головой.
– Да нормально все, – пискнул кто-то сверху и прямо перед ней приземлился.. Приземлилось. Непонятное что-то! Маленькое, меховое, хвостатое. Вроде кот. Но какой-то жемчужно-переливающийся, текучий, словно капля ртути или приведение.
– Я умерла, – даже не спросила, а констатировала Ритка, глядя на призрачного кота, – а ты тот малыш с крыши? Эх, и тебя не спасла, и сама свалилась.