На дорогах войны
Шрифт:
Командир части на прощание вручил бывшему воину Почетную грамоту. В ней говорится:
«Ветерану части гвардии старшине запаса Агапову Николаю Федоровичу в память о встрече с гвардейцами-кантемировцами».
Кто же такой Николай Агапов, если воины Советской Армии проявляют такой горячий интерес к нему? Какой подвиг совершил он, если его портрет и сегодня вывешен в комнате боевой славы известной всему миру Кантемировской дивизии?
Николай Агапов — простой советский рабочий. Его жизнь, как две капли воды, похожа на жизнь
…На несколько минут смолк монотонный шум моторов и станков. Яснее стали слышны голоса. Одна за другой захлопываются дверки инструментальных ящиков, звенят детали: рабочие убирают их со станков. Одни торопятся домой, другие занимают место у станков.
Идет обычная пересмена. Вот в такую пересмену и подошел к своему напарнику слесарь Василий Михайлович Журавлев. В цехе все знали его «слабость»: ни о чем не любит Журавлев так читать, как о подвигах советских солдат в дни Великой Отечественной войны. Василий Михайлович хитровато взглянул на товарища и, как бы между прочим, спросил его:
— Ты сегодня домой очень торопишься?
— Нет, — ответил тот. — А что?
— Да, понимаешь, вопросик у меня есть к тебе один.
— Что-то хитришь, Василий Михайлович. Что за вопросик?
— Да вот, понимаешь, какая история. Есть одна газета. «Советский патриот» называется. Так вот, она одного человека разыскивает — героя войны. Прочитал я и подумал: «Уж не нашего ли Николая ищут, не тебя ли?»
— Чего же ей искать меня? Вот он я, весь на виду, скрываться и прятаться не собираюсь.
Но не так-то просто было отделаться от Журавлева. Поняв, что угадал, он через секунду уже крепко держал за руку своего собеседника, как бы говоря:
— Ну теперь, пока не расскажешь обо всем, не уйдешь. Хватит отмалчиваться.
В этот же день поздно вечером в редакции зазвонил телефон.
— Товарищ корреспондент, — раздался взволнованный голос. — Приезжайте. Тут, понимаете, такая история!..
Служили на Дальнем Востоке три друга. Любили сильнее всего голубое небо, рокот Тихого океана и беспокойную, трудную жизнь летчиков-истребителей. И хотя друзья служили в летной части, но песню всякий раз заводили о танкистах. Помните ее?
Три танкиста, Три веселых друга — Экипаж Машины боевой!Так обычно начинался рассказ-легенда о танковом экипаже «Амурский мститель». Но легенда легендой, в ней точные факты переплетаются с фантазией. А мне хочется рассказать о человеке обычном, совсем не былинном.
…Шел четвертый год Великой Отечественной войны. Фронт все дальше откатывался на запад. Но враг был еще силен. С боем приходилось освобождать от захватчиков каждую пядь родной земли. Газеты сообщали
Читали и перечитывали эти сообщения Коля Агапов, Леня Рудниченко и Ваня Бинюков. Рудниченко не раз откровенно говорил, что если командование не отпустит его на фронт, то он убежит туда сам. Друзья возражали, доказывали, что так действовать нельзя, что его поступок будет расценен как дезертирство.
— Да поймите хотя вы, други мои, — взволнованно говорил Рудниченко. — У меня причина на то есть.
Причина у Леонида, действительно, была основательная. У него свой счет с врагами нашей Родины. Они лишили его отца. Красный партизан отдал свою жизнь под Волочаевкой в борьбе с интервентами. И вот теперь снова война, снова враг топчет нашу землю, оставляет на ней кровавый след.
— Да разве после этого я могу здесь, в глубоком тылу, отсиживаться?
Но тут Ваня Бинюков доставал из нагрудного кармана потертое письмо и молча подавал его другу.
— На, читай и читай обовязково в голос, громко, — говорил он, мешая русские слова с украинскими.
И хотя друзья уже не один раз читали письмо сестры Бинюкова, знали его, можно сказать, наизусть, Рудниченко выполнял просьбу друга. Он читал громко, выразительно, так, чтобы каждое слово письма врезалось в память:
«Мой дорогой и родной братик!
Ты, Ванюша, солдат и наберись силушки, чтобы по-солдатски перенести наше горе. Ты спрашиваешь: почему тебе ничего не пишут папа и мама, почему молчит наш любимый жаворонок-сестренка?
Ты знаешь, война застала меня далеко от родных мест. Теперь я снова в Запорожье. Встретило меня здесь одно пепелище. Гитлеровцы разрушили город, Днепрогэс, сожгли и наш дом. Нет у нас с тобой больше ни папы, ни мамы, нет у нас с тобой и любимого жаворонка-сестренки. Отца фашисты повесили, мать и сестру замучили…»
— Досить, — прервал друга Бинюков. — Хто-хто, а я-то повинэн видплатити клятому вражине за усэ: і за батька, і за матусю, і за Запоріжжя.
Коля Агапов угрюмо молчал. Горе друзей было его горем, он не меньше, чем они, рвался на фронт.
В одну из майских ночей к его койке на цыпочках подошел Леонид Рудниченко. Он торопливо затормошил друга.
— Агапыч, проснись!
— А я и не сплю, — шепотом ответил тот.
— Тогда давай погуляем, — сказал Рудниченко, — думка есть у меня одна.
Николай быстро оделся, вместе с другом вышел из казармы на улицу. Небольшой воинский городок окутала тишина. До слуха доносились громкие шаги часового да всплески волн Уссури.
— Ну, что у тебя за думка? — спросил Агапов.
Леонид пристально посмотрел другу в глаза, а потом, как бы между прочим, спросил:
— Читал ты сегодня «Звездочку»?
— Вот эту? — вытащил из кармана Агапов свежий номер газеты «Красная Звезда».
— Да, — утвердительно ответил Рудниченко.
— Ну и что ты в ней вычитал?