На этом берегу

Астахова Людмила Викторовна

— Их век не долог, — прищурился Риан, — еще посмотрим кто кого. Впрочем… обольщаться не стоит. Ты прав, теперь настал их век.

Больше на эту тему они не говорили, а просто подняли с земли свою поклажу и отправились в путь. Порог землянки переступили уже поздно вечером и, наскоро поев, сразу легли спать. Натруженные мышцы болели, мешок оказалась достаточно тяжелым. Раздевшись, Риан помассировал усталую шею, даже пальцы после мешка сгибались с трудом. Гилд растянулся на кровати, стараясь расслабиться и унять пульсирующую боль в раненном плече. Он уговаривал себя, что сейчас заснет, а наутро все придет в норму, и боль исчезнет. Вместе с этим внушением к нему постепенно пришел сон.

Вначале Гилду снился гарнизон,

он видел лица солдат, темную, грязную пристройку, в которой размещались стрелки, слышал их шутки и смех. У него очень болело плечо, а от него вся рука, в районе сустава снова сидел арбалетный болт. Однако никто вокруг этого не замечал, всем было не до него. Гилд хотел попросить у людей о помощи, но не мог, он не мог ни к кому обратиться, только с ужасом думал, как же он сможет вести назначенный на завтра бой, если у него совсем онемела рука. Он понимал, что надо уйти, бежать, только не знал, куда и как. Потом ему снился густой, спасительный лес, он брел по нему, не разбирая дороги, не понимая, куда и зачем идет.

Сзади послышался стук копыт, его догоняли всадники, как могли они мчаться по непроходимому лесу? А может это не всадники, может, это его собственное сердце стучало громко и так невпопад. Кто-то догнал его сзади, подсек, Гилд упал. Невидимый, но сильный враг рванул арбалетный болт из плеча. Яркая вспышка боли. Гилд вывернулся и увидел лицо, рядом с ним оказалась Лита — травница из деревни. Секунду он смотрел ей в глаза, а затем, повалил на землю, и она оказалась внизу, удерживаемая им. Боль исчезла, раны то ли не стало, то ли он о ней тут же забыл. Мужчина и женщина. Что между ними происходило, борьба или страсть? Еще мгновенье и Лита оказалась под ним, на земле, ее кофта была распахнута, волосы разметались рыжими прядями. Гилд ожидал яростного сопротивления, но сдержаться уже не мог. Он провел рукой по ее телу, но вместо отпора Лита обвила его шею и притянула к себе. Последняя преграда упала, Гилд привлек ее, жадно припал губами к её губам. Он чувствовал то, чего не испытывал в жизни никогда. Еще мгновенье, и… в этот миг что-то упало ему на лицо.

Он открыл глаза, резко проснувшись, и приподнялся на локте. Риан откинул свой край одеяла, попав прямо ему на лоб. Бормоча что-то во сне, друг улыбался. Гилду было досадно, что прервался такой сон, но все же он прислушался. Не прекращая что-то шептать, Риан вновь блаженно улыбнулся:

— Лита, пожалуйста, еще немного, тебе ведь тоже хорошо… — далее его голос сорвался, и губы шевелились уже неслышно.

Гилд еле сдержал смех. "Ну что же, может тебя повезет в этом больше!" Подумал он, и тихо лег, стараясь не разбудить друга, но тот уже зашевелился, ресницы дрогнули, почуяв чужой взгляд, и Риан открыл глаза.

Гилд ухмыльнулся одними уголками губ, в землянке было темно, но Риан почувствовал и это.

— Я что-то говорил? — чуть хрипло спросил он.

— Совсем немного, ерунда. Спи, может, еще увидишь… — Риан улыбнулся шире.

Но Гилд вовсе не торопился погрузиться в приятные видения. Он внимательно вглядывался в лицо друга, пытаясь угадать причину его полуночного веселья.

— А что ты так радуешься? Не спится или в твои сны кто-то заходил без спросу?

— Та же гостья, что и к тебе.

Гилд откровенно наслаждался растерянностью сородича, который сначала слегка смутился, а потом ответил точно такой же заговорщической усмешкой. Мужская солидарность, вещь великая и неистребимая.

— Что сделаешь, — проворчал Риан. — если Лита в этих краях единственная по-настоящему красивая девушка, на которой задерживается взгляд. На всех остальных смотреть без жалости невозможно, хоть на молодых, хоть на старых. Что мы с тобой — не мужчины, что ли?

Лита пришла к ним в сон сама. Ступая босыми ногами по теплой траве, золотая от солнца, нежная и открытая, как в день своего рождения. Это была и деревенская травница, и Лорилин, и все

женщины, с кем доводилось делить любовь Риану. Совершенная и воплощенная, как богиня. И губы её были слаще меда, и кожа пахла клевером, а волосы полынью и мятой. Как было устоять против такой? Как не шагнуть навстречу в жаркие, жадные объятья? Конечно, Риан знал, что это сон, красивый и, после тысячи тысяч кошмаров, полных страха, крови и смерти, такой приятный. Но тело под пальцами было таким податливым, а глаза у сна были такими ясными и молящими, что сил прогнать видение у альва не нашлось.

Чего только не измыслили про альвов люди, об их жизни, нравах и брачных обычаях. Можно и впрямь было подумать, что альв не существо из плоти и крови, а диковинное создание, способное лишь на мелкие пакости да танцы при полной луне. И не знают, дескать, альвы ни сыновьей почтительности, ни нежной страсти влюбленного, ни родительских чувств. От того, что нелюди, не иначе. Минувшая встреча растревожила и Риана, и Гилда, заставив желать красивую женщину, и напомнив тот непреложный факт, что слишком долго жили они в одиночестве, не ведая ни заботы, ни ласки, ни любви. А ведь даже дикое животное порой жаждет общения с себе подобным, и не может все время быть наедине с собой. В мир снова пришла весна, время перерождений и пробуждений, когда быстрее текут реки и кровь по жилам, жарче светит солнце, и все сущее тянется к любви и свету, чтобы продолжить себя, чтобы не разорвался вечный и бесконечный круг жизни. Так чего же удивляться, что двум мужчинам, отверженным и одиноким, так отчаянно хотелось испытать радость в объятиях девушки?

— Давай спать, друг мой, — улыбнулся в темноте Риан. — Пусть у нас отняли всё, но у нас еще остались память и сны. Туда, к счастью, ходу нет никому.

— Мне этого не надо… — упрямо прошептал Гилд.

Он закрыл глаза, продолжая вести сам с собой незримый диалог. Он был уверен, что понять его не сможет никто, даже Риан с которым, казалось, можно говорить обо всем. Слишком противоречивыми были его чувства, чтобы их можно было хоть кому-то объяснить. В отличие от друга вспоминать Гилду было совершенно нечего, его личная жизнь представляла белый лист, а потому воображение рисовало на нем самые причудливые узоры, все суждения и мечты его носили чисто умозрительный характер, не имея подчас ничего общего с реальностью. Однако он слишком долго жил на этом свете, чтобы не понимать обычных вещей, и не отдавать себе отчета в том, что происходит, а потому под сомкнутыми веками рождались странные образы, а внутренний голос убаюкивал и утешал, унося его слишком далеко. Сон приходил медленно, пробиваясь сквозь незримую пелену. Он окутывал дурманящим туманом и сулил исполнение несбыточного. Пусть во сне, но Гилд был счастлив, он находился в своем мире, где никто ему не мешал.

Утро выдалось холодным и серым, хотя небо было свободно от туч, но сплошная серая мгла заслонила солнце плотной завесой. Вставать не хотелось, и оба альва, вопреки собственным привычкам, долго лежали на постели, вполголоса переговариваясь между собой. Разговор шел неспешный, переходя с одного на другой. Собственно, им даже слов было не нужно, они служили лишь фоном, причиной, по которой можно было не спать, но и не вставать. Дремота и лень витали в землянке. Наконец, чувство долга взяло все же верх, и Риан сказал:

— Знаешь, давай прогуляемся в горы. Там, в низовьях, ручей выносит из скальных пород кусочки оловянной руды, если мы соберем их, то в следующий раз, как пойдем в деревню, продадим кузнецу.

Идея Гилду понравилась. Во-первых, можно было куда-то пройтись, а во-вторых, появлялся какой-то смысл у начавшегося уже дня.

— Если получится, дойдем до источника с горячей водой. — Заверил Риан. — Там искупаемся, а то воду греть неохота, а помыться надо.

Интерес к походу у Гилда еще больше возрос, искупаться очень хотелось, а вода в реке была еще слишком холодной.