На фланге линии Маннергейма. Битва за Тайпале
Шрифт:
Когда первые роты «фарфоровых» ступили на истерзанную землю Тайпале, то и прибывшие, и с нетерпением ждущие их испытали шок, причем каждый по-своему.
Непрерывно находящиеся в боях с декабря 1939 года офицеры и рядовые с удивлением и с изрядной долей скептицизма смотрели на пополнение. Контраст был ошеломляющий. Против стоящих ветеранов Тайпале, с красными от постоянного пребывания на морозе лицами, в изодранных грязных маскировочных комбинезонах, «фарфоровые» бойцы выглядели херувимами. Прибывшие с ними офицеры были гладко выбриты и распространяли запах дорогого одеколона. У некоторых из них на выдраенных до блеска сапогах звенели шпоры. Их бойцы, в действительно белоснежных маскировочных одеяниях, молодыми наивными глазами смотрели на окружающие их места. Они тоже испытывали глубокое потрясение.
Пока они находились в тылу в Пюхяярви, где фронт напоминал о себе только отдаленными раскатами артиллерии и рассказами раненых, их представление о линии Маннергейма радикально
Действительность оказалась убийственной. Грязно-белую землю, на которой невозможно было найти ни одного ровного пятачка, причудливым узором пересекали узкие траншеи, местами полностью обвалившиеся. Вокруг окопов голыми колами торчали остатки деревьев и покосившиеся столбы, на которых висели остатки проволочных заграждений. Местность перед передовой была усеяна хламом и останками тех, кто два дня назад пытался штурмом взять их позиции. Ничего похожего на современные бетонные казематы не было. Все ДОТы, там, где они являлись основой обороны опорного пункта, были в той или иной мере разрушены советской артиллерией. В качестве укрытий были только небольшие блиндажи, которые не внушали уверенности полной безопасности всем в них находящимся: достаточно было взглянуть на глубокие ямы с торчащими веером бревнами, чтобы понять, что остается от такого укрытия при прямом попадании русского снаряда. Вот как описывал представший перед его глазами пейзаж Кирвесмяки уже упоминавшийся ранее лейтенант Симойоки:
«Опорная позиция № 4 представляла собой сеть траншей в плане напоминающей треугольник с неровными сторонами и с основанием, направленным к русским позициям. Хотя, в геометрическом смысле это неверное определение: ни одна сторона треугольника не являлась прямолинейной, но в качестве описания это наиболее точный пример. От сторон треугольника щупальцами отходили окопы, ведущие к пулеметным гнездам. По сравнению с другими опорными пунктами, этот являлся образцом комфорта, так как в „вершине“ треугольника имелось укрытие для личного состава. Оно находилось на значительном расстоянии от передовой, как минимум в ста метрах, но в случае тревоги отдыхающей смене потребуется меньше времени добежать до окопов чем наступающим русским…
Темнота мало-мальски рассеивалась, позволяя видеть все дальше и дальше. Слева, справа, спереди и сзади простиралась черная, лишенная снега и изрытая снарядами земля. Воронки наползали друг на друга, абсолютно хаотично возвышая и понижая пейзаж. Повсюду торчали остатки стволов деревьев со светящимися белой древесиной „ссадинами“ в местах, где кору содрали осколки. Эти стволы — единственное что осталось от прекрасного леса, который покрывал эту землю до войны. Как будто какой то гигантский шутник ради смеха воткнул обгорелые спички в темный пирог. Поваленные стволы деревьев, сметенные сучья, корни и груды камней довершали картину разрушения… Справа начинался участок нашего батальона, Коуккуниеми. С моей позиции он виделся как открытая равнина. На стыке секторов виднелся опорный пункт, влево от которого начинался участок нашей роты, охватывающий не только четвертую позицию, но и „пятерку“… Справа от „пятерки“ пейзаж был таким же беспорядочным. Где-то там находилось наше противотанковое орудие, но отсюда его увидеть не получалось. На ничейной стороне оставались нетронутыми несколько кустов, показывая тем самым, что по этому участку огонь велся не так интенсивно как по нашей позиции, и особенно по сектору сразу за нашими окопами. Пейзаж дополнял небольшой танк, уничтоженный огнем наших орудий. Колья с колючей проволокой завершали убийственный вид нашего участка фронта» [70] .
70
Simojoki К.Taipale. «Helsingiss"a Kustannusosakeyhti"o Otava», 1941.
«Фарфоровые» прибыли как раз в тот момент, когда воевавшие на передовой ветераны физически не могли уже держаться на ногах. Поэтому в ночь на воскресенье 18 февраля почти все передовые позиции Тайпале были заняты новобранцами. Исключение составили два опорных пункта в Теренттиля, где в окопах располагались бойцы 19-го полка. Сумрак не давал молодому пополнению разглядеть выражение глаз уходящих с передовой «стариков», но отношение их и так было понятно.
Один из командиров взводов прибывшего пополнения вспоминал:
«Показав своим людям позиции, я отдал приказ: „Это наш пост, ребята, вот там противник, и вам нельзя пропустить его здесь…“ Я подумал о том, что на учебе мы готовились отдавать длинные приказы, но
71
Reinikainen A.Taipaleenjoen Tulessa. «Kirjayhtyma», Helsinki, 1980.
Боевое крещение пришло на следующее утро — для многих став одновременно и первым и последним боевым опытом участия в «Зимней войне».
Удар советских войск поразил даже находящихся в неглубоком тылу старых воинов. Юнцы же из 21-й пехотной дивизии были сметены подобно тому, как зимний ветер опрокидывает непрочно установленный фанерный щит с рекламой.
После двух дней затишья советские войска предприняли наступление по всему фронту Тайпале, не сравнимое по своей ярости и мощи со всеми предыдущими. Продлившиеся полдня артиллерийские обстрелы и авианалеты в буквальном смысле перепахали финские позиции. Только за один день боев советские наблюдатели насчитали больше тысячи своих самолетов, бомбивших позиции противника. Линии окопов превратились в полузасыпанные канавы, в которых под слоем земли шевелились умирающие солдаты. Целые блиндажи взлетали на воздух, раскидывая в радиусе десятков метров бревна, камни, трупы укрывавшихся бойцов, амуницию и боеприпасы. Финская передовая перестала существовать. Практически все пулеметные позиции, державшие под обстрелом подступы к окопам, были уничтожены. Большая часть личного состава, включая командиров опорных пунктов, была убита. Без необходимого управления каждый взвод сражался на том месте, где его застал огненный шквал. Достигшие финских траншей танки Красной армии уже не стремились бездумно продвигаться дальше. Плюясь огненными вспышками пулеметов, они словно бронированные чудовища перепахивали окопы, давя пулеметные гнезда и обрушивая стены траншей, заживо погребая под слоем земли пытающихся сопротивляться финнов. Отстреливаясь, разрозненные группы обороняющихся перебегали от одного изгиба траншеи до другого, спотыкаясь об разорванные снарядами тела. Винтовочные стволы перегревались и шипели от попавшего на них снега. Когда патроны кончались, солдаты торопливо обыскивали убитых, чтобы найти спасительные треугольные пачки, или спешно разряжали брошенные ленты разбитых пулеметов. Найдя их, они трясущимися руками сдирали упаковочную бумагу, чтобы вновь и вновь снарядить обойму и опять стрелять по врагу.
Но все это сопротивление не могло остановить красноармейцев. Советская пехота смяла остатки финских подразделений передовой линии и захватила все пять позиций в Кирвесмяки и три западные позиции в Теренттиля, продвинувшись на расстояние от пятисот метров до километра в глубь финской территории. Лишь в Теренттиля вызванные из Пихкяхови подразделения 23-го пехотного полка еще удерживали в своих руках 4-ю и 5-ю позиции, являвшиеся препятствием для лавины рот Красной армии. Они с трудом отражали на этом участке атаки бойцов трех стрелковых полков 49-й дивизии.
Только за один этот день 18 февраля списки представленных к званию «Героя Советского Союза» пополнились новыми именами. Командир роты 212-го полка Леонид Бубер был трижды ранен, но продолжил командовать своими бойцами. Взводный противотанковой батареи Константин Кораблев со своими подчиненными палил по финнам из установленных на прямую наводку 45-мм орудий. Его примеру следовали артиллеристы Кшенский и Кулейкин, наводившие на противника стволы своих 203-мм гаубиц. Константин Кузнецов из 15-го полка вел пулеметный огонь, выдвинувшись на двести метров вперед от основных сил. Его однополчанин политрук Клим Матузов взял на себя командование взводом после того, как убили штатного командира. Его примеру последовал политрук 469-го полка Прохоров, который погиб следом за комбатом, которого он только что заменил. Их сослуживец, старший лейтенант Синютин, получил «Героя» за то, что его взвод выбил врага с позиций в Кирвесмяки. Сколько героев дрались, сражались, убивали и сами гибли, не ведомо никому.
Продвижение сил РККА еще никогда в этом районе не было столь успешным. Державшийся в течение почти полутора месяцев фронт был прорван почти по всей длине. Для финского командования оставался один только путь для предотвращения катастрофы — немедленное противодействие. На ликвидацию прорыва сразу же был брошен личный состав 21-го пехотного полка под командованием капитана Сорри. Спешно выдвигавшиеся к передовой ветераны наталкивались на бредущие им навстречу группы «фарфоровых» бойцов — смятых, подавленных, с ужасом в глазах рассказывающих о том, что русские вездеи их не остановить.