На Фонтанке водку пил… (сборник)
Шрифт:
Очевидно, не я один так устроен: чужие ужастики просто смешат нас, а свои призраки до ужаса страшны…
10
Чтобы отвлечь Гогу от черных мыслей и скрасить тоскливое ожидание, Ешитери организовал Мэтру несколько платных лекций о театре в Нагое, Осаке и где-то еще. С одной стороны, все знали, что Мастер откладывает деньги на «мерседес», а с другой — кто лучше него может объяснить японцам, что такое метод Станиславского?..
Гога вернулся в Токио, несколько повеселев,
— Георгий Александрович, — заинтересованно спросил я, — как прошли ваши выступления?
— Хорошо, Володя, — откликнулся он, — но очень устал: душно, влажно…
— Вы рассказывали им про систему Станиславского? — продолжал интервьюировать я, готовя признание о своем интервью «Советской России».
— По-разному, — сказал он, — я не люблю говорить одно и то же. Где о системе, а где о нашем театре…
— А о «природе чувств» вы рассказываете? Я недавно перечитал вашу статью.
Мне всегда казалось, что литературные «негры» и научные редакторы ужасно сушат Гогину речь, темнят язык, и его статьи и книги не идут в сравнение с любой репетицией, где он всегда выступает живо и выразительно, но этого говорить было нельзя.
— Вам нравится? — серьезно спросил Гога, и Р., не погрешив против совести, серьезно ответил:
— Да, «природа чувств» — самая больная тема сегодня.
— Вы правы, — сказал он.
— Это вы правы, — искренне сказал я и круто сменил галс. — Вы, наверное, не обратили внимания до отъезда… Дело в том, что ко мне приходили за интервью из «Советской России»…
Мгновенно изменившись, Гога страстно перебил:
— Я бы не стал им давать!
— Да, Георгий Александрович, — подхватил Р., словно именно это имел в виду, — я тоже удивился, чего это они?.. А потом подумал: может быть, после выступления «Правды» они как бы заходят с фланга, чтобы наладить отношения? Идут на попятный, а непосредственно к вам подойти боятся…
— Ах так? — переспросил Гога уже заинтересованно, и я стал развивать свою версию:
— Я сказал корреспонденту, что вряд ли они напечатают, а он ответил, что с начальством все договорено и даже дан карт-бланш… И тогда я сказал о «Розе и кресте» и о том, что репетиции Товстоногова — школа современной режиссуры… По-моему, они идут на попятный, — повторил Р.
— Да, исправляются, — довольно подтвердил он. — Это хорошо. — И многозначительно добавил: — И хорошо, что вы сказали…
Посмотрев прогон «Розы и креста», Эдик Кочергин сказал:
— Может получиться. Только… с костюмами из «Генриха» я спектакль не подпишу… Подбор не годится…
— Ну вот, — сказал я, — как же тогда может получиться?
— Ты учти, — сказал он, — костюмы из его спектакля. Он к этому относится ревниво.
— Что ты предлагаешь? — спросил я.
— Надо заставить их раскошелиться! — сказал Эдик, достав карандаш. — Я за день могу сделать чертеж… Так… Стол,
И он стал набрасывать на белом листке, который догадливо положил перед ним помреж Витя Соколов.
— Теперь… Табуреты, да?.. Вот такие… И спинки к табуретам, вставные, да?.. Вставки вот такие, видишь?.. Теперь подсвечники, да?.. Как трезубцы… Видишь, уже стильно, да?.. Костюмы возьмем простые… Во-первых, свитера, да?.. Шарфы… Теперь… В табуретах отверстия для мечей… Ручки — крестовые. Мечи как кресты, да?.. Вставим их в табуреты… Плащи, да?.. Мечи стоят тут же, плащи висят тут же… Вот так… Тысячи за полторы можно это сделать. — И он бросил карандаш на готовый рисунок. — Я пойду к Гоге и попробую его развернуть против директора…
— Здорово! — сказал я. — Но верится с трудом…
— Посмотрим! — грозно сказал Эдик.
Но первый разговор с администрацией — до Гоги Эдик не дошел — ни к чему не привел. Вернее, привел к тому, с чего все и начиналось: необходимо избежать затрат. Уходя с этого свидания, Кочергин заявил, что если ему не дадут сделать то, что он хочет, он спектакль не подпишет. Ситуация выходила патовая, но, учуяв будущее представление, Эдик взгрустнул.
— Понимаешь, Володя, я бы мог сделать еще один хороший спектакль, — стал размышлять он. — Жалко терять возможность.
— Понимаю, — сказал я, — а мне не жалко?
Тогда он сказал:
— Вообще-то можно заказать мебель рабочим как халтуру… Они сделают нормально, но им надо заплатить, понимаешь?
— Понять нетрудно, — сказал я.
— Работа может обойтись рублей… Ну, в полтораста-двести… Если дадут материалы… Стол — тридцать пять, да?.. Это я беру на себя… табуретки, скажем, по червонцу, да?.. Штук двенадцать…
— Двенадцать — мало, — сказал я, — народу-то больше…
— Ну, шестнадцать… да?
— Эдик, — сказал я, лелея в груди возрождающуюся надежду. — О чем разговор? Что Бог пошлет — отдам…
— Ну вот, — сказал он, — тогда попробуем таким путем… Не мытьем, так катаньем…
— Конечно, — сказал я. — «Розу и крест» вообще никто не видел. Нет, вру. В Костроме в двадцатых годах несколько раз прошла… Мы будем — вторые.
— Да? — спросил Эдик.
— Да, — сказал Р. и добавил: — Юрий Бонди ставил и оформлял, брат Сергея, пушкиниста… У меня с братьями Бонди опять одни интересы: сначала — «Русалка», теперь — «Роза и крест»…
— Ладно, — решил Эдик, — к Гоге вместе пойдем.
Когда мы «взошли» в кабинет, у Мастера был Саша Гельман. Гога был благодушен, и мы внесли свое предложение.
— А что?.. Скинемся! — весело сказал Мэтр. — Я тоже участвую. — И, показав на нас Саше Гельману, добавил: — Вот какие люди у нас в театре!.. Не перевелись!..
Но тут Эдик сказал:
— В этом случае я подписываю спектакль, и он мне засчитывается в норму, да?
— А-а-а! — громко и обрадованно протянул Гога. — Вот оно что!.. А я думал, что вы абсолютно бескорыстны!.. Но зато это — честное признание!..