На главном направлении(Повести и очерки)
Шрифт:
— Друг, патрон есть!
А ключи от вокзальных касс со мной. Я перебираю связки и снова вижу вдавленного в землю Редина, бегущего Курбана, разрушенные здания и людей, поднявшихся в атаку.
Вот только сейчас я доложил командующему о том, что был на вокзале. Он усомнился. Тогда я подал ему ключи. Взвесив на ладони бренчащую связку, командующий спросил адъютанта:
— Ордена есть?
— Нет, товарищ командующий.
— А медали?
— Есть.
— Ну, тогда дай ему «За отвагу».
Револьд Сидорин стоял возле командующего.
Я смотрел ему в лицо. Когда Чуйков сказал, чтоб мне вручили медаль «За отвагу», юный солдат улыбнулся.
В ту же минуту мне почему-то пришла мысль: после войны обязательно побывать в Сталинграде. Приду на вокзал и попрошу на самый скорый поезд билет вне очереди: ведь ключи от билетной кассы у меня. Эту мысль я, кажется, даже высказал вслух.
Положение в Сталинграде крайне усложнилось. Южная часть города в руках противника. Вдоль берега, против центра, осталась узкая ленточка земли, которую с трудом удерживают наши части. Севернее Мамаева кургана, включая заводской район, идут ожесточенные бои, но там противник успеха не имеет.
Подземелье, где расположен командный пункт армии, теперь представляет крайнюю точку левого фланга, так как части, действующие за Царицей, прижаты к берегу и разрознены. Фашисты ведут уже прицельный огонь по выходам из КП. У входа на лестнице повис на проводе связист, сраженный пулей. В водосточной канаве, ведущей из КП на позиции, лежат несколько убитых. Только через один запасный проход можно попасть на командный пункт и то с большим трудом.
Подземелье почти пусто. Многие из штабных командиров отправлены поодиночке на левый берег с оперативными документами. Снимая провода, вполголоса разговаривают связисты.
В одном из отсеков, измученные бессонными ночами, находятся Чуйков, Гуров, Крылов, Васильев и еще несколько человек. Они решают какой-то очень важный вопрос. Доклад Вотитова о подробностях обстановки их сейчас не интересует.
— Ладно, потом, — сказал Васильев. — Переправляйтесь…
Западня должна вот-вот захлопнуться, но Военный совет армии остается до последней минуты в подземелье. Новый командный пункт армии переносится в заводской район города. Но как туда перебраться? Вдоль берега — невозможно: противник клином разрезал город пополам. Острый конец клина упирается в Волгу. Там ни пройти, ни проползти — все простреливается пулеметным огнем. Васильев сказал: «Переправляйтесь». Значит, решено миновать этот огненный клин сложным обходом, по тому берегу Волги. Сложно и опасно, но что делать?.. А может, решат там, за Волгой, оставить КП?
Нет, этого не может быть, потому что Чуйков все эти дни старался быть как можно ближе к своим войскам, и это положительно сказалось на стойкости частей. Они знают, что командующий с ними, и сражаются до последней возможности.
Мы покинули штольню в полночь.
Разбушевавшийся около устья Царицы пожар разгоняет ночную тьму и затрудняет наше передвижение. Освещенные улицы и подходы к переправам, а также река обстреливаются. Люди, как и днем, больше ползают, чем ходят.
Наконец выдалась минута затишья. Фашистские пулеметчики почти совсем прекратили огонь по реке. Ждать катера некогда. Надо воспользоваться моментом для переправы командования на левый берег. Генерал Чуйков садится в рыбацкую лодку. Револьд Сидорин рядом с ним. Кто-то шепчет: «Трогай», — лодка, отчалив от правого берега, медленно двигается в темноту. Нервно булькают весла. Гребцам помогают штабисты, но скорость остается такой же.
Я в группе командиров стою у самой воды, не спуская глаз с лодки, идущей впереди.
Вдруг на воде блеснул огонь. Недалеко от плывущих поднялся водяной столб, за ним второй, третий, до нас доходят глухие звуки разрывов мин. В небо взвилась ракета. Вслед за ней в сторону лодки полетели пучки трассирующих пуль. Но на воде от пулеметного огня негде прятаться. Что же будет?
Лодки повернули на остров, но на них снова обрушился шквал огня. Разрывы мин закрыли все. Напрягаю зрение, не могу найти двух передних лодок. Но вот очередная ракета осветила все побережье острова, и сердце сразу сжалось: на воде покачивается только одна пустая лодка — четыре человека вброд добираются до берега. Вражеские минометчики и пулеметчики с небольшими передышками продолжают бить по острову.
Не помню, как очутился на левом берегу.
Ноги совсем отказались двигаться. Пока брел по поселку Красная Слобода, пришлось несколько раз присесть. Присев, забывал обо всем. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать, только бы уснуть. Даже снаряды и мины с того берега, вскапывая землю, снимая крыши и раскидывая стены, не могли вывести меня из этого состояния. Секунды тянулись часами, а каждый шаг казался больше версты.
На окраине поселка забрел во двор какого-то дома. У крыльца сидел старик и что-то тесал топором. Широкий отточенный до блеска топор звенел после каждого удара. Этот звон настолько приятен, что я на минуту даже приободрился.
— Чего бродишь тут? — сердито пробормотал старик, увидя меня. — Нашел время шляться…
Острие топора блеснуло на солнце и влипло в дубовую чурку. Старик поднялся и стал приближаться ко мне, злой, обросший, с насупленными бровями.
Тряхнув за плечо, он усадил меня на завалинку. Я покорно повиновался, полусонный, слушая ругань. Старик проклинал гитлеровцев за горящий город, за разрушение мирного поселка, за убитых детей… Я не успел ничего ему ответить: в поселок входило до батальона бойцов.
Большая группа остановилась возле дома. Старший обратился к нам с просьбой показать ему дорогу к переправе 62.
Услышав эти слова, старик смягчился. Он ласково обвел всех глазами:
— Куда вы, дети?! Днем он бомбит. Подождите до вечера.
— Некогда, дедок, — ответил кто-то из бойцов.
— Не торопитесь: видите, какая там заваруха. Эта переправа не работает. Надо пробираться на верхнюю. Там около острова построили новую.
Старик показал кивком головы в ту сторону, куда с огромной высоты за густой дубняк ныряли один за другим десятки немецких пикировщиков. Из-за леса поднимались клубы черного дыма. Земля содрогалась. Вой сирен на минуту заглушал разговор.
Пока я знакомился со старшими группы, бойцы поснимали гимнастерки и остались в одних тельняшках. Морская пехота! Радостное чувство охватило меня, когда я узнал, что в Сталинград идет не один, а несколько таких батальонов. Значит, Сталинград будем держать до победы.
Тут же морские пехотинцы сообщили, что за ними двигаются полки сибирской дивизии.
— Добрые ребята! — говорят они.
Пришла моя родная!
Но сейчас некогда восторгаться. Надо помочь этим товарищам.
Старший назначил связного для установления связи со штабом армии. Матрос повторил приказание и подошел ко мне. Остальные, разбившись на группы, торопливо опорожняли ящики с гранатами. Некоторые выбрасывали из вещевых мешков сухой паек.