На горизонте горело зарево
Шрифт:
– Опять?
Тон девушки мне не понравился. Она показалась в коридоре – малорослая, крепко взбитая, с широкими скачущими бедрами. Девушка взглянула на меня и скрылась в ванной.
– Прости. У меня с ней проблемы, – Кирилл почесал крепкий затылок. За несколько лет, что мы не виделись, он заметно прибавил в весе. – Что ты вообще здесь делаешь? – опомнился он.
– Ты же сам меня пригласил. После нашего разговора я собрал вещи и сразу поехал на вокзал.
Кирилл отводил взгляд в сторону.
– Понимаешь, ей не нравится, что я постоянно вожу сюда кого-то. А вчера и вовсе взбесилась. Начала
Я растерянно смотрел на него и не мог поверить своим ушам.
– Ты ведь не выставишь меня на улицу? – рассвирепел я.
– Слушай, не заводись. Найди, где пристроиться на ночь. А завтра впишем тебя куда-нибудь.
– Какого хера?!
– Мне очень неловко, но я не могу. Я очень рад тебя видеть, но не могу.
– Знаешь, шел бы ты к черту со своей неловкостью!
– Успокойся. Просто найди, где переночевать, а завтра я все устрою.
Я, наконец, смог взять себя в руки.
– Хорошо. Я позвоню тебе завтра, – и я просто ушел прочь.
Весь оставшийся день я слонялся по городу. Он оказался не так уж велик, но, на удивление, запутанно построен. Двигаясь вперед по автомобильной дороге, можно было неожиданно оказаться в тупике или выйти в чей-нибудь огород. Почти по всему городу простирался частный сектор. Дома больше походили на флигели. У каждого была веранда, в каждом дворе – по паре собак. Редко, где одна. Своего пса не имели лишь хозяева самых бедных домов. Дворы были обнесены высокими заборами. Почти у каждой калитки стоял деревянный стульчик. На стульчике – пластиковая бутылка с вином. Странно то, что за ним никто не приглядывал, и я, не сумев удержаться, украл одну.
Потом я пошел к аллее тысячи сосен. Тянулась аллея примерно километра на два. Если идти по ней вперед, выйдешь прямо к питьевой галерее, а потом к долине ручья, сквозь живописный предгорный пейзаж, где воздух был так чист, что у меня закружилась голова. Затем я пошел прямо к северным склонам Кохта, к Пасти Дьявола, которая оказалась обычным ручьем. Место было чудесное, но тропой этой ходило слишком много туристов и зеленное убранство показалось мне оскверненным. Я поспешил убраться оттуда и пошел посмотреть на Дантово ущелье, где местный старик пытался убедить меня в том, что вход в преисподнюю был списан именно с этих мест, и оставил в покое, только когда я сказал, что Алигьери умер в 1321 году, когда здесь еще обитали горцы.
Я вернулся в город и вскоре набрел на местный паб, где просидел до вечера в компании двух подруг, которые приехали сюда отдохнуть. Распрощавшись с ними, я пошел подальше от центра, чтобы подыскать место для ночлега, и остановил свой выбор на небольшой улочке неподалеку от городского парка. Еще издали я заприметил угловатую крышу дома и решил, что в нем должен быть просторный чердак. Попасть на него оказалось нетрудно. Дверь удерживалась крохотным замком, который я сумел сорвать. Из нескольких досок я смастерил себе кровать и уложил на них свой огромный солдатский спальник. Ложе получилось жестким. Доски покачивались и то и дело соскальзывали, стоило мне неосторожно повернуться.
Я открыл банку тушеной свинины и остаток вечера просидел на чердаке. После заката сильно похолодало, и мне пришлось надеть все теплые вещи, чтобы хоть немного согреться. Стуча зубами от холода, я впервые задумался о том, что мою затею нельзя было назвать мудрой, и ворчал про себя:
– Ну что, доволен? Получай свой настоящий мир, придурок!
Проснулся я рано утром и долго еще лежал на досках в ожидании рассвета. Должен признаться, вставать было страшно. Мне уже доводилось оставаться на улице, но никогда прежде я не был так далеко от дома. Тысяча километров. От одной мысли об этом делалось жутко.
До обеда я скитался по городу. Рассматривал улочки, дома и людей. Жизнь местных текла размеренно. Кто-то спешил на работу или отводил детей в школу, а кто-то, как я, просто лениво скитался и смотрел, чего бы ему урвать, или невзрачно влачил домашние хлопоты. Просто крохотный городок, где я чувствовал себя как дома, видя в нем единую суть, которая есть в каждом таком городишке.
В полдень мне позвонил Кирилл и сказал, что нашел, где меня пристроить. Я пошел в какой-то местный паб дожидаться его прихода. Но он так и не появился, а лишь перезвонил через час: «Максим уже на подходе. Мне сейчас некогда. Позвони, когда обоснуешься», – и тут же повесил трубку.
Еще через час ко мне подсел незнакомый молодой человек лет двадцати пяти. Выглядел он странно: маленького роста, с чуть придавленной с боков головой и оттопыренными ушами. Он непринужденно уселся напротив. Плечи его были узкими, подбородок рассекал бледно-фиолетовый шрам. Одет он был в плотную клетчатую рубашку и черные джинсы. Из-под манжет выглядывали татуировки. На ногах были вычурные кеды, которые обычно носят жители больших городов.
– Ты Женя? Друг Кирилла? – спросил он, окинув меня взглядом.
– Ну судя по тому, как меня вчера прокинули, уже видимо бывший, – отшутился я.
Парень усмехнулся.
– Я Максим, – он протянул мне тонкую руку. – Давно ты здесь?
– Часа два.
– А в городе? – он вкрадчиво задавал мне вопросы, словно полицейский дознаватель.
– Второй день, – ответил я чуть нервничая. Я понимал, что, если Максим не пустит меня к себе, мне придется вернуться на чердак.
– Ну, и как тебе? – я сразу догадался, что он не местный. Любой житель провинции безошибочно определит человека из столиц. Они чувствуют себя хозяевами своей жизни и смотрят на всех немного снисходительно. Горячий Ключ напоминал мне дом, а значит Максим скорее всего считал это место унылым.
– Скучно до одури, – ответил я, надеясь, что угадал.
– Ну, привыкай. Такой уж он, Горячий Ключ. Тихая гавань и все такое.
Я заказал нам две пинты стаута. Весь вечер мы просидели в пабе. Максим оказался субъектом весьма занимательным, очень живым и веселым. Говорил он много, в основном, ни о чем, но слушать его все равно было приятно. Мы расспрашивали друг друга обо всем, желая узнать, с кем же нам предстоит прожить две недели. Каждый раз, прежде чем ответить, Максим на секунду замолкал, чтобы как следует продумать ответ. Поначалу говорил он туманно, но после третьей пинты уже позабыл обо всем и без устали молотил языком.