На грани анархии
Шрифт:
— Иногда смерть — это милосердие, — прорычал Бишоп. В его глазах мелькнула тень. Мелькнуло сомнение, колебание.
— Вот! Возьми мои наручники. У меня в кармане есть пара. Можешь надеть их на меня прямо сейчас. — Джулиан медленно опустил руку к карману куртки. Он достал наручники и протянул их. — Вот. Подойди и возьми их. Надень наручники на меня сам.
Между ними повисло долгое, напряженное молчание. Бишоп боролся со своей совестью, Джулиан задыхался, гудел от этой темной, нервной энергии, чувствуя тонкий
Река не издавала ни звука — ни лед, ни темная вода под ним. Джулиан чувствовал, как она течет, словно его собственная кровь, — темная, холодная и безмолвная.
Только полоска замерзшей воды между Бишопом и водной могилой.
Что-то изменилось в поведении Бишопа. Его плечи опустились. Лицо прояснилось.
Он опустил пистолет.
— Ты заслуживаешь смерти, но не от моей руки.
Джулиан уставился на него в недоумении.
— Я не собираюсь убивать тебя. Но ты предстанешь перед правосудием. Твоя судьба будет зависеть от совета и от Бога.
Бишоп взмахнул пистолетом.
— Надень на себя наручники. Но иди ко мне, Синклер. Думаешь, я не вижу, что ты задумал? Убедись, что обошел это слабое место прямо передо мной. — Он скрипнул зубами, словно ему тяжело это говорить. — Ты же не хочешь упасть туда.
На Джулиана нахлынуло отчаяние. В конце концов, Бишоп не повелся на это. Джулиан оказался вне игры. У него не осталось ни плана, ни способа выбраться из этого.
Джулиану хотелось верить, что мать его спасет, но он уже ни на что не надеялся. Даже на нее. Если бы...
Треск.
Звук заставил их обоих замереть. Звук, который они не только услышали, но и почувствовали — сильный толчок в глубине мира.
Сердце Джулиана заколотилось. Он напряг уши, прислушиваясь, нет ли скрипа, хлопка или треска.
Он слышал свое дыхание, неглубокие вздохи Бишопа. Ветер свистел в ветвях сосен и гулял по широкой ровной поверхности реки.
А потом — сдвигающийся, потрескивающий лед, мягкий, как шепот, как вздох влюбленного.
Тот же звук. Земля под его ногами вздрогнула.
— Мы ушли слишком далеко, — сказал Бишоп. — Нам нужно вернуться. Медленно и осторожно...
Ужасный стон сотряс воздух. Лед раскололся, вздымаясь, как от взрывов. Толща льда под их ногами сдвинулась, поднялась по своей оси, опасно накренившись.
Ботинки Джулиана заскользили в сторону, Бишоп попятился назад, отпрыгивая от края, когда лед раскололся между ними, открылась огромная трещина, расщелина, похожая на рот, ухмыляющийся все шире и шире.
Лед вздохнул, словно делая передышку. Джулиан присел на корточки, широко расставив руки для равновесия, боясь пошевелиться в любом направлении, чтобы лед не рассыпался под ним.
Они удалились на пятьдесят футов. Вода здесь была глубокой, течение сильным.
Джулиана охватил ужас.
Кусок льда, на котором он стоял, подался под ним. Острый край поднялся вверх, как огромный плавник. Джулиан почувствовал, что его ботинки скользят по склону, сцепление с поверхностью подводит, уклон слишком крут.
Отбросив наручники, он упал на грудь и, как моллюск, прижался к перевернутой плите. Она была размером с автомобиль, не больше.
Угол наклонился на девяносто градусов. Джулиан соскользнул в воду ногами. Он погрузился вниз, изо всех сил пытаясь уцепиться за лед, чтобы удержать над поверхностью как можно большую часть своего тела.
Затем он погрузился по пояс, по ребра, а потом по грудь.
Жестокий шок от холода ошеломил его, выжал дыхание из его легких.
Он отпустил плиту и бил по воде руками, которые уже казались ледышками, брызгаясь и пинаясь, брызгаясь и барахтаясь в поисках ближайшего выступа твердого льда.
Расколотые плиты скреблись и стукались друг о друга. Течение прижимало его к выступу и дергало за ноги. Его куртка, зимние штаны и слои одежды наполнились водой. Все вдруг стало тяжелее на пятьдесят фунтов, а ботинки — как якоря.
Джулиан с трудом, отчаянно цеплялся за лед. Вблизи лед оказался толстым, пузырчатым и изрезанным десятками трещин. Уродливый, желтоватый и суровый.
Дрянной лед. Ничего красивого в нем нет.
Он смахнул воду с глаз, капли уже примерзли к ресницам. Сильно дрожа, посмотрел на Бишопа, который стоял в шести или семи футах от отверстия во льду.
Бишоп смотрел на Джулиана с шоком и чем-то похожим на благоговение на лице. Его пистолет безвольно свисал с боку.
— Помогите мне! — закричал Джулиан. — Я тону!
Бишоп ничего не сказал.
— Дай мне руку! Спаси меня!
Очень осторожно Бишоп сделал шаг назад. Затем еще один.
Паника сжала грудь Джулиана. Ему стало так холодно. Холоднее, чем когда-либо в жизни. Он чувствовал, как замерзают его клетки, как холод обжигает нервные окончания.
— Ты не можешь этого сделать! Ты не можешь оставить меня умирать!
Бишоп просто смотрел на него, его лицо оставалось бесстрастным, нечитаемым.
Он не собирался помогать. Он собирался стоять и смотреть, как Джулиан умирает.
— Где твоя вера, Бишоп? — кричал он. — Где теперь твой Бог?
— Бог — это любовь. Любовь справедлива, — произносил Бишоп как песнопение, как молитву. — Бог есть справедливость. Это справедливость.
— Нет! — закричал Джулиан. — НЕТ!
— Дафна Бишоп, — четко, глубоко и внушительно произнес Бишоп своим баритоном. Звук эхом разнесся по льду. Он заполнил уши Джулиана и срикошетил внутри его черепа. — Хлоя Бишоп. Юнипер Бишоп.