На грани веков
Шрифт:
Назавтра большую часть дня шагали по сухому ельнику, огибая непроходимые заросли рослых березок. Солнце уже должно было клониться к закату, впереди блеснула голубизной равнина. Ратники облегченно вздохнули, словно все время плыли по необозримой водной глади и теперь заметили берег. С опушки пахнуло легким воздухом поля, в глаза сверкнуло низкое солнце; у кого нюх поострее, те уловили характерный запах овинной копоти — значит, где-то поблизости жилье.
Продравшись сквозь поросль на опушку, сразу же увидели четыре крестьянских двора, один близ другого. Строеньица маленькие и старые, коньки на крышах совсем иные, чем в сосновских местах. Поля каменистые, наполовину засеянные, наполовину только распаханные с весны и уже заросшие буйной травой. Залаяли две
— Всей оравой мы их только напугаем, нынче народ и без того переполошенный. Пусть сначала двое разведают, что там за люди. Ты, Клав, возьми с собой Марча и ступайте вдвоем! Мушкеты оставьте здесь, чтобы не подумали, что разбойники.
Отрядам он приказал разместиться по опушке и ожидать. Клав с Марчем направились к первому жилью. На дворе издалека увидели какую-то женщину. Заметив приближающихся, она крикнула кому-то, кинулась а ригу и захлопнула ворота. С чурбачка поднялся на ноги высокий костлявый старик с белой округлой бородой и, держась за стенку, заковылял к воротам — видимо, слепой. Клав позвал его издали:
— Не беги, дед, мы тебе ничего плохого не сделаем.
Но старик даже головы не повернул, верно, был еще и глуховат, потому-то женщина так громко и кричала. Ворота он еще нащупал, но внутрь попасть не мог. Разведчики махнули рукой и направились к следующему жилью. И там по двору расхаживала какая-то баба, но она не побежала, а, уткнув руки в бока, глядела на двух малышей, которые у стены риги, лежа на песке, подставили вечереющему солнышку голые животы; затем она повернулась всей дородной фигурой к ратникам. Те сразу же смекнули, что добра и тут не жди. Выговор у нее был какой-то чужой, ратникам он показался чудным — нараспев.
— Бродят тут разные, только баб пугают! Ни одного мужика в дому нет.
Марч так и покатился со смеху.
— Так чего ж лучше, вот мы в самый раз тут как тут.
Женщина взмахнула кулаком.
— Бесстыжие, ох и бесстыжие!
Даже Клав ухмыльнулся, что с ним бывало очень редко.
— Испугаешь тебя такую. Ну да ладно, нам только надобно знать, что это за волость и далеко ли до Эстонии.
— Какая вам тут волость!.. Это Каменистое Тапской волости, Сама волость там, вон где солнышко сейчас. А чего вы в нашей волости ищете, чего вам тут надобно?
Клава даже задела наглость этой бабенки, ее явное неуважение к воину с мечом на боку.
— В твоей волости мы ничего и не ищем, только идем через нее к эстонскому порубежью. Мы королевские солдаты.
Даже это не подействовало, баба стала еще ершистей.
— Да какие вы солдаты! Голь перекатная! Вот наших мужиков шведы увели с собой на эстонское порубежье, — бог весть, где только теперь их косточки белеют. А вы лесовики беглые, вас бы только связать да выгнать за озеро, чтобы бились с калмуками, как наши.
Клав не на шутку рассердился. Чего там еще время терять с этой ведьмой — он свистнул, чтобы остальные шагали сюда. Дородная баба хоть и приутихла, но не очень-то испугалась. Из других дворов сбежались бабы, дети, старики. Разинув рот, они издали разглядывали чужаков. Сквозь растерянность и любопытство явно проглядывали недоверие, неприязнь, даже злоба — рать Мартына сразу почуяла, что друзей тут не найдешь; Перво-наперво направились к четырем небольшим колодцам, напиться свежей воды. На одном журавле не было ведра, — бабы даже и не подумали принести и помочь. Болотненцы разозлились, сами ворвались в ригу и вынесли нужную и даже ненужную посуду, Кошм владельцы кинулись отбирать свое добро, их отогнали, угрожая мушкетами. Да что там ратники, даже старшие и сам вожак, разгневавшись на негостеприимных хозяев, разрешили обшарить все четыре двора и взять все, что только сыщется пригодного в походе. По всему селению слышался шум и гам, бабы и старики ругались и голосили, им вторили дети; две собаки, удрав в поле, лаяли, пока совсем не охрипли; где-то немилосердно визжал поросенок. Посреди третьего двора у колодца разложили общий костер, — у болотненцев оказался теперь свой собственный котел, вода в нем с клокотаньем крутила куски свежей поросятины, ложек уже не приходилось занимать у сосновцев: у самих больше чем надо. Два ратника, отыскав в самом дальнем жилье шесть караваев только что выпеченного хлеба, тащили их к костру, две молодайки и бойкая старуха да двое мальчуганов, девчонка и старик на деревянной ноге, воя и почем зря честя пришельцев, гнались за ними, пытаясь отнять хлеб. Но когда Бертулис-Порох поднялся и обратил к ним высиненное лицо, в отсвете костра казавшееся почти черным, те с воплями кинулись назад. Тут Бертулис впервые понял, что и на войне ему эта синева может сослужить неплохую службу.
Вожак приказал привести старика на деревянной ноге и усадить его на опрокинутый ушат. Одноногий, разъяренный, как и все здешние, посверкивал глазами, заросшими седыми ресницами, и не хотел говорить. И только когда Криш пригрозил ему мечом, он немного развязал язык, да и то страшно заикался; из того, что он пробормотал, не раскрывая рта, еле шевеля краешком губ, понять можно было мало. Да, он тоже в свое время воевал на эстонской границе, там и ногу потерял. Из Тапской волости шведы забрали с собой тринадцать мужиков еще ранней весной, в самый сев; ежели до зимы не вернутся, придется голодать. Ни за что нельзя было у него выведать, как же далеко до эстонских рубежей, — то ли старик не знал, то ли не хотел говорить. Одно можно было понять: от Каменистого к северу есть болото, за ним поросшее лесом взгорье, потом Глинистое озеро; по ту сторону опять лес, а уж там где-то, стало быть, и Эстония. Мартыня эти сведения ничуть не удовлетворили; он подергал колченогого за рукав.
— Чудные же вы тут люди: мы идем оборонять землю от врагов, а нас встречают, как недругов.
Рот у старика раскрылся пошире, глаза злобно блеснули сквозь гущу ресниц.
— А кто же вы? Хуже калмуков. Где это мясо взяли, чей это хлеб?
— Да ведь знаешь, старик, латышский обычай требует, чтобы каждому путнику хоть глоток воды подали, ежели уж ничего больше нет. А вы что делаете?
Бренцис внезапно закричал, вскинув голову и спеша проглотить кусок, из-за чего щеки у него вздулись, как мяч, а первые слова скорее можно было угадать, нежели понять.
— Что они делают? Я хочу из колодца напиться, а тут баба с метелкой над головой: выжрете все, а что нам останется, не могли в лесу из лужи налакаться?
Вожак потряс кулаком.
— Сволочи этакие! Вот и обороняй их! Погодите, заявятся калмыки, — увидите, что от ваших халуп да и от вас самих ничего не останется.
Старик был упрямый и донельзя нахальный — он так же потряс кулаком.
— А мы не звали вас оборонять, нам вашей помощи не надобно. Калмуки к нам не придут, сюда за сотню лет грабитель не забредал. Им и не добраться: впереди озеро, на востоке эвон какие болота, на западе речка Лосиновка вытекает из топей — кому жизнь не мила, пускай лезут.
Видать, этого старого хрыча не запугаешь, заупрямился, а под конец просто перестал отвечать. Мартынь велел прогнать его взашей.
Раздобыли соломы, расстелили на земляном полу в ригах второго и третьего двора и легли спать. После всего, что довелось испытать в холодном, сыром лесу, спали, как на господской перине, только собаки, беспрестанно лая, тревожили тех, у кого сон более чуткий. С рассветом вожак поднял людей и приказал живо снаряжаться в путь. Через Каменистое прошли строем по два. Мартынь хотя и заметил, что у Бренциса что-то вроде горба на спине, но не придал этому особого значения. Только когда дворы уже остались позади, ветер откинул угол мешка, и тут обнаружилось, что у того к спине привязан большой котел. Вожак было вскипел и отчитал вора, но отослать его назад уже не мог — жители Каменистого собрались толпой и что-то выкрикивали вслед, во всяком случае уж никак не добрые пожелания. Ратники, оглядываясь назад, только зубами скрежетали. В особенности злился Юкум, которого дородная хозяйка успела обругать в самый последний момент.