На границе
Шрифт:
Все многозначительно переглянулись.
— А это что? — Челноков прикоснулся кончиком карандаша к «прибору», — Прожектор? Локатор? Оптика?… — Начальник заставы пристально посмотрел на Ивченко. — Как думаете, связист?
Ивченко облизнул пересохшие губы, неуверенно сказал:
— Похоже, фотоаппарат… Три ноги, объектив…
Челноков потер пальцем переносицу.
— Допустим… — согласился он. — Ну а все вместе? О чем это? Для чего?
Пограничники снова склонились над рисунком.
Полковник Виктор Семенович Гусев на предельной скорости ехал из штаба пограничного отряда на заставу офицера Челнокова. Предгорья, выжженные безжалостным солнцем, даже к вечеру дымились от зноя и пыли. В первых числах апреля бушует здесь весна, но недолго — буквально несколько дней. И тогда кажется, что склоны каждый час меняют свою окраску: ярко вспыхивают одни цветы, тут же, на глазах, увядают, уступив место другим. А сейчас редко увидишь зеленый островок травы, преобладают желтые и коричневые тона.
Гусев уже получил по телефону от начальника заставы тщательный доклад, выслушал описание необычного рисунка, переброшенного через границу, и теперь, покачиваясь в такт ухабистой дороге, он старательно обдумывал все последние события, которые произошли на границе.
Существует мнение, что у бывалых пограничников есть особое чувство границы. Это действительно так. Что касается Виктора Семеновича, то он впитал это чувство, как говорится, с молоком матери.
Гусев родился на заставе, которой командовал его отец, и до семи лет безвыездно жил на ней. Жил по ее распорядку дня, встречая и провожая бойцов на границу, вскакивая с кровати во время неожиданных ночных тревог. Осенью 1941 года он должен был пойти в первый класс пограничного интерната. Но судьба распорядилась по-своему…
Да, никогда не забыть ему ту памятную июньскую ночь. Пограничный наряд доставил на заставу перебежчика, который, рискуя жизнью, переплыл пограничную реку. Это был польский коммунист. Он сказал, что утром фашисты начнут боевые действия. Отец передал сообщение в штаб отряда, застава приготовилась к бою.
В 4 ноль-ноль на границу обрушился огненный вал. И в историю пограничных войск навсегда вошло донесение: «22 июня 1941 года в 7 ноль-ноль после трех часов артподготовки противник силою до двух рот форсировал реку Буг и окружил 2-ю заставу пограничного отряда. Начальник заставы лейтенант Гусев, допустив противника на 100–150 метров, приказал открыть огонь и одновременно в нескольких направлениях контратаковать последнего. Противник от неожиданного удара обратился в бегство, оставив на нашей территории 75 человек убитыми. Наши потери: трижды ранен лейтенант Гусев».
Документ, правда, не указывал потери гражданского населения: в результате артобстрела первым же снарядом была убита мать Виктора.
Несколько суток держала застава оборону. Четвертое, смертельное ранение получил лейтенант Гусев. И тогда политрук заставы ночным прорывом вывел оставшийся личный состав из окружения. Вместе с пограничниками был и Виктор Гусев. В кармане он нес удостоверение и партийный билет отца, и уже тогда на его детском счету было несколько сраженных фашистов — с пяти лет начальник заставы возил сына на стрельбище.
Группа пограничников так и не смогла соединиться с нашими войсками. В густых белорусских лесах она организовала партизанский отряд. И когда в 1943 году самолет увозил в тыл зареванного от обиды разведчика Виктора Гусева, в его вещмешке в картонной коробочке лежал орден Красной Звезды.
Суворовское училище, пограничное училище, служба на Закавказском направлении, где в пятидесятые годы противник пытался пробить «коридор» для заброски своих шпионов и диверсантов, академия и снова граница — вот этапы жизненного пути полковника Гусева.
Считается, что опыт приходит с годами. Может быть, и так… Трудно установить, по каким законам работает человеческая память. Кто объяснит, почему в докладе начальника заставы Виктора Семеновича особенно поразила одна деталь, заставив мгновенно осознать всю серьезность полученного сообщения: рисунок был завернут в красный лоскут, именно в красный… И сразу же, памятью детских чувств — удивительно яркой! — он вспомнил окровавленное лицо польского коммуниста, его сбивчивую, взволнованную речь: «Через час фашисты начнут войну! Через час…»
Старший лейтенант Челноков развернул перед Гусевым злополучный листок.
— Понимаете, товарищ полковник, — взволнованно говорил он, — основные элементы рисунка мы вроде бы расшифровали. Но как объединить их в одно сообщение?… — Начальник заставы взял карандаш, указывая, стал пояснять; — Эта изогнутая линия — перевал на границе… Недаром здесь, внизу, написано «СССР»… Это стадо овец, среди которых идут солдаты… На горе стоят люди с фотоаппаратом…
Виктор Семенович, соглашаясь, кивнул:
— Да, все верно… Как он точно отобрал детали!
— Кто — он? — удивился начальник заставы.
— Тот, кто рисовал. Хотел предупредить.
— Зачем же рисовать? Написал бы…
Полковник усмехнулся:
— Он русского языка не знает. Может быть, и по-своему писать не умеет — простой солдат…
— А как же «СССР»?
— Ну, это он мог увидеть на станках, на машинах: «Сделано в СССР».
— О чем же он хотел предупредить?
Гусев встал, подошел к окну. Несколько секунд смотрел в сторону границы, затем резко повернулся и сказал:
— Завтра в Москве открываются Международные спортивные игры. Вы знаете, кое-кто из наших врагов пытался их сорвать. А теперь, в день открытия, они хотят омрачить спортивный праздник. — Полковник взял в руки листок, еще раз глянул на него. — Видите, эти… на горе, которые курят… — Гусев усмехнулся. — Это западные корреспонденты с сигарами во рту… Их задача сфотографировать расстрел советскими пограничниками мирных пастухов…
— Как это расстрел?! — От неожиданности Челноков даже вспотел.