На ходовом мостике
Шрифт:
– Придется сориентироваться на месте, когда выйдем в заданный район.
– Все будет в порядке, - горячится Клемент. Штурман Загольский стучит костяшками пальцев по столу, мол, не сглазь, или что-то в этом роде.
– Вы бы еще, товарищ штурман, через левое плечо сплюнули, - пытаюсь пошутить.
– И сплюнул бы, если бы был уверен, что это поможет делу.
– Есть опасения? Доложите!
Вместо ответа Загольский карандашом показывает на карте две линии, обозначившие противостояние наших войск и противника. Линии почти соприкасаются, малейший просчет в наводке и…
Я хочу поддержать нашего штурмана, хочу сказать, что верю в его всегдашнюю точность, но не успеваю - [70] рев сирены
Через считанные секунды экипаж стоит по местам. Я - на ходовом мостике, рядом - Минаев. В бинокль смотрит, как на город и порт заходят немецкие «хейнкели». Идут звеньями, по три, как на параде, демонстрируют свою самоуверенность. И тут же легкие крылья возносят в небо наши «ястребки». Они пытаются отогнать вражеские машины, кружатся, пикируют, строй «хейнкелей» рассыпается, смертельный бой смещается в сторону моря. А вслед за «хейнкелями» появляется десятка полтора «юнкерсов». Тут же заговорили зенитные береговые батареи. Белые ватные облачка возникают вокруг «юнкерсов». Чем ближе самолеты противника к порту, тем больше таких облачков.
Враг явно рвется к военным кораблям. Он хорошо понимает, что значит для Одессы сегодня порт. И вот вступают в бой уже корабельные зенитные батареи. Наш зенитчик лейтенант Рахим Сагитов дает команду «огонь!» Воздушное пространство над территорией порта сплошь теперь покрыто белыми следами разрывов, иссечено сотнями очередей. Корректировать огонь становится практически невозможно. «Юнкерсы» торопливо сбрасывают бомбы и спешат уйти.
Но частично свое черное дело они сделали - в порту полыхают складские здания, мастерские. За бортом вверх брюхом плавают косяки рыбы. С берега доносится тревожное завывание пожарных машин - значит, и в городе есть пожары, очевидно, человеческие жертвы.
Приникаю к окуляру стереотрубы. Навстречу мне шагнули притихшие, израненные одесские кварталы. Как не похожи они сейчас на те, с какими познакомился я впервые в августе 1933-го, когда на последней курсантской практике на крейсере «Коминтерн» под флагом командующего флотом И. К. Кожанова мы совершили традиционный осенний поход из Севастополя в Одессу.
Для приморского города приход военных кораблей всегда праздник. Местные жители принимали моряков радушно, с музыкой и цветами. Нас пригласили в театр имени Луначарского на торжественное собрание трудящихся, партийных и комсомольских организаций, городского [71] Совета депутатов трудящихся с военными моряками Черноморского флота. А вечером торжества вылились на улицы и площади Одессы, в скверах и парках звучала музыка, повсюду веселье, танцы, песни. Душевной открытостью своих жителей город заставил навсегда сродниться с вечно юной Одессой. Можно ли было ненавидеть врага больше, чем мы его ненавидели? Думаю, что нет!
Стрелки наших часов неумолимо приближались к назначенному времени. С эсминца «Шаумян» пришло извещение о том, что корректировочная группа своевременно выслана в район стрельбы. При подходе в заданный район старшина группы радистов главный старшина С. Н. Михайлов докладывает, что связь с корректировщиками установлена.
Минаев подводит корабль как можно ближе к берегу. Противник еще не догадывается, какой сюрприз ему готовят моряки. Загольский точно и своевременно выдает расчеты для боевого маневрирования. На карте уже помечены координаты целей. Клемент держит артиллерийские таблицы. Руки чуть вздрагивают. Причина волнения молодого командира понятна: цель - противник - находится очень близко от переднего рубежа наших войск. Просчета быть не может!…
Но вот корпост дает уточненные координаты целей противника в районе Свердлове -
Командир эсминца Минаев, обращаясь к Клементу, четко квалифицирует цели:
– Артиллерист! Живая сила - цель номер один. Танковая колонна - цель номера два. Произведите расчеты вначале по цели номер один. Танками займемся чуть позже.
Клемент тут же исчезает в штурманской рубке, а Минаев приказывает играть боевую тревогу. Знакомый сигнал охватывает своим тревожным звучанием самые отдаленные уголки эсминца. Сколько раз мы слышали его призывы! Для его звуков нет ни времени суток, ни определенных погодных условий, он может прозвучать под утро, днем, вечером, в штиль и в непогоду, но всегда звучит как призыв к исполнению матросского долга, как сигнал праведной мести, подстегивает воинскую активность, предшествует подвигу или героической гибели… Нет ни одного матросского сердца, которое осталось бы равнодушным при первых звуках сигнала «тревоги». Все [72] существо твое напряжено ожиданием, жаждой праведной мести. И пусть противник его не слышит, сигнал боевой тревоги грозен и страшен для него!
Тем временем корабль приближается к точке поворота на боевой курс. Загольский, произведя расчеты и сделав необходимые записи в штурманской книжке, становится на ходовом мостике у главного компаса. Клемент занял свое место тут же, на мостике. Панорама берега медленно разворачивается у нас перед глазами. Уже хорошо различим обрывистый степной берег, но что делается там, куда полетят наши снаряды, не видно. Все с напряжением ждут команды командира лечь на боевой курс. Ловлю себя на том, что пристально слежу за спокойными сильными руками старшины рулевого отделения Алексея Соснина, и замечаю, что почти одновременно с командой Минаева он легко поворачивает штурвал: мы на боевом курсе!
Наконец достигаем точки открытия огня. Короткая команда - и жерла орудий изрыгают огненные языки. После громового залпа вдруг наступает тишина. Напряжение возрастает до предела. Командир эсминца Минаев и не пытается теперь скрыть тревогу: как лег первый залп, не угодил ли по своим? Об этом думаем все мы. Секунды, пока поступят сообщения от корректировщиков, кажутся часами. И корпост откликнулся: залп лег с отклонением в пределах нормы. Быстро производим корректировку и - новый залп! Легкие дымные следы, быстро тающие в вечернем воздухе, зависают над морем. Снова ждем, всматриваясь туда, где едва заметна белопенная линия прибоя. И эхом откликается корпост: «Снаряды ложатся по цели!»
Клемент, не скрывая торжества, кричит центральному посту:
– Есть поражение! Залпы через десять секунд! Огонь!
Заговорили все орудия «Незаможника». Верхнюю палубу медленно окутывает пороховой дым, однако он не мешает видеть, как ловко и сноровисто действуют заряжающие - темп стрельбы зависит теперь только от них. Орудия все посылают и посылают снаряды в сторону врага. Нет, не гром артиллерийской стрельбы слышим мы, а долгожданную песню мести! Минаев, всем телом подавшись вперед, наклонился через перила ходового мостика, от напряжения побелели на штурвале кулаки старшины [73] 1-й статьи рулевого Алексея Соснина, да и сам я ощущаю, как в душе начинает звучать что-то ликующее и торжественное.
И снова откликается корпост. Команды Клементу, передаваемые по телефону с радиорубки на мостик, хорошо слышны нам всем: «Снаряды ложатся по цели. Продолжайте шквальный огонь!»
Дорого бы дал каждый из нас, чтобы воочию увидеть дело своих рук, увидеть неприятельскую панику… Наш комиссар не может усидеть в радиорубке, с необычной для его плотной фигуры подвижностью взбегает на мостик.
– Рад поздравить тебя, Николай Иванович!
– бросился он к Минаеву.
– С первым боевым успехом! Минаев и не пытается скрыть свою радость.