На ходовом мостике

Уваров П. Ю.

Именно с этой части я начал свое знакомство с кораблем и экипажем, понимая, что во время ремонта главная нагрузка возложена на машинистов, кочегаров, электриков и трюмных. Ивана Ивановича я встретил в машинном отделении. В рабочем комбинезоне, с промасленной ветошью в руках и озабоченным выражением лица, он походил скорее на пожилого кадрового рабочего, каких я знал когда-то по Макеевскому заводу, чем на моряка-командира.

Мы познакомились, и Терещенко сразу повел показывать хозяйство электромеханической части, довольно обширное. Держать его в порядке было сложно, потому что «Незаможник» - ветеран Черноморского флота. Но и Терещенко не новичок. На эсминце он служил с 1926 года, был сперва кочегаром, командиром отделения, старшиной котельной группы. Он не имел даже среднего образования, но зато обладал прирожденным талантом механика, настолько изучил электромеханическую часть, сумел так ее отладить, что в порядке исключения был назначен

командиром машинной группы, а года за три до войны - командиром БЧ-5. Подчиненные души в нем не чаяли. Он их и учил, и наставлял на путь истинный. Каждый раз, когда впоследствии я попадал в машинные отделения, мне казалось, что здесь трудится одна семья, ожидающая [51] прихода гостей: постоянно что-то выверялось, подчищалось, смазывалось и подкрашивалось. И все это делалось с какой-то веселой ловкостью, азартом, а сам хозяин придирчиво осматривался: успеют ли, не проморгают ли чего… Оказалось, что и в кают-компании Иван Иванович популярен и уважаем. Ему и здесь не изменяло чувство юмора. Когда, к примеру, кто-нибудь из молодых командиров спрашивал Терещенко, как это он, не имея специального технического образования, ухитряется держать первое место по флоту, он с веселыми искорками в глазах уверял, что делать это ему помогает «классовый инстинкт», который еще в двадцать четвертом привел его на флот. А заложен он в нем предками, крестьянами села Потоки, которые задолго до революции подпускали в имении князя Трубецкого-младшего «красного петуха». Столь своеобразное толкование истоков своего таланта вызывало неизменный смех…

Однако обо всем этом я узнаю спустя некоторое время, а пока, обойдя эсминец, я спросил у Ивана Ивановича, сколько, по его мнению, нам еще быть на ремонте.

–  Работаем мы по военному времени, хлопцы мои жаждут поскорее выйти в море и так ударить по фашисту, чтоб искры посыпались. Делов в общем-то не так много, но закончить ремонт куда трудней, чем начать. Так что недельки три еще простоим…

Говорил он с мягким южным акцентом, слова подбирал медленно, чтобы все прикинуть и не ошибиться в прогнозах.

…В тот же день, поздно вечером, меня пригласил к себе комиссар корабля, старший политрук Василий Зосимович Мотузко.

–  Не обижайся, что так поздно. Сейчас на корабле тихо. Самое время для разговоров.

Он старался говорить спокойно, но я видел, что чем-то он взволнован. Как радушный хозяин, сперва предложил мне чаю, а затем сообщил, что сегодня при выходе из главной базы флота на мине подорвался эсминец «Быстрый». Экипажу удалось удержать корабль на плаву и выбросить его на мель, хоть он и получил сильные повреждения.

–  Мины-то у немцев особые, с секретами. Перед «Быстрым» прошли два транспорта, буксир - и ничего. Значит, не на всякий корабль реагируют. Хитер фашист, коварен. Когда об этом рассказываю матросам, вижу, [52] как они рвутся в бой. Люди у нас хорошие подобрались, один к одному. А как на митинге выступали в первый день войны! Экипажем приняли решение: ремонт - досрочно! Уже на сегодня перекрыли все планы и графики. И морзаводовцы не отстают.

Временами забываю о чае, которым потчует меня Василий Зосимович, но хозяин каюты то и дело о нем напоминает, а сам, разговорившись, вдруг обнаруживает, что его стакан холодный. После несколько суматошного дня ловлю себя на том, что мне необыкновенно приятно сидеть с этим невысоким крепышом, ладно, «по-флотски» скроенным, с обветренным до черноты лицом и живыми карими глазами. В нем сразу угадывается крепкая «комиссарская» жилка - говорит горячо, но рассудительно, отлично знает людей. Он немало рассказал мне об экипаже, о партийных активистах, об истории «Незаможника».

–  Ну, а твои первые впечатления - как?
– спрашивает Василий Зосимович не без ревнивой нотки.

Называю фамилии тех, с кем успел познакомиться, говорю, что заметил хорошую организацию работ, напряженный ритм. Комиссар удовлетворенно кивает.

–  У нас есть ядро коммунистов и комсомольцев, на которых можно смело положиться в самых трудных условиях. Вот, к примеру, наш секретарь партбюро Петр Иванович Лукьянченко, начальник медико-санитарной службы. На корабле уже около десяти лет, знает каждого, уважаем, неплохой организатор. Или Сергей Викторович Клемент, артиллерист, командир БЧ-2. Не знакомы еще? Тоже замечательный командир и человек. Матчасть знает как свои пять пальцев. У подчиненных пользуется безграничным доверием: заботлив, всегда жизнерадостен, но требователен. С такими людьми легко служить, сам убедишься!

Кто привык к флотской жизни, знаком с корабельным бытом, общим для всего экипажа, тот быстро осваивается на новом корабле. Для меня это облегчалось тем, что я постарался с первого же дня активно включиться в текущие заботы экипажа, связанные с ремонтом. И потекли напряженные дни…

Одновременно мы изучали обстановку на Черноморском театре. В эти дни фашисты наносили удары в основном с воздуха, пытались постановкой неконтактных мин закупорить наши корабли

в военно-морских базах. Черноморские [53] моряки оказались готовы к неожиданному нападению и с первых же дней войны предприняли активные действия: нанесли удары по Констанце и Сулине, создали угрозу морским сообщениям противника между крупнейшими портами, с воздуха уничтожали запасы горючего во вражеских портах. Наши корабли сразу были рассредоточены по всему кавказскому побережью, велись дальняя воздушная разведка, поиск вражеских подводных лодок, укреплялась береговая оборона, охрана тылов и средств управления, в районах морских баз и портов были выставлены минные заграждения. Каждая сброшенная противником мина наносилась на карту специальными постами наблюдения. Все эти события в той или иной мере находили отражение на наших оперативных картах. Обстановка осложнялась с каждым днем, и мы чувствовали, что сейчас действия Черноморского флота во многом зависят от того, как будут разворачиваться события на суше.

Каждый новый день ремонта приближал нас к тому часу, когда, выйдя в море, «Незаможник» примет активное участие в боевых действиях. Мы готовили себя к боям с надводным и подводным флотом противника в условиях угрозы с воздуха. К этому нас обязывали инструкции штаба флота, об этом говорилось на всех совещаниях. Минаева и Мотузко удивляло лишь то, что уже шла третья неделя войны, но пока ни одному нашему кораблю не удалось встретиться с вражескими кораблями, хотя сухопутный фронт приближался к Черноморскому побережью. Однако мы ни на один день не прекращали боевой подготовки.

Постепенно «Незаможник» приобретал вид настоящего военного корабля: от всего лишнего освобождалась палуба, красились борта и палубные надстройки. Старший боцман Александр Григорьевич Егоров по нескольку раз на день сходил на стенку и оттуда придирчивым оком осматривал внешний вид корабля. Дежурному марсовому матросу, сопровождавшему боцмана, нелегко было запомнить все замечания и приказания главного. Но сам Егоров ничего не забывал. С раннего утра, как только начинались на корабле работы, вошедшие в завершающую, самую трудную стадию, Егоров носился по кораблю, не зная устали и отдыха. Его подвижная фигура, затянутая в рабочий комбинезон, казалось, могла возникнуть одновременно в самых разных местах. Главный боцман [54] то похваливал, то поругивал, что-то брал на заметку, кого-то торопил, пересыпая все шутками, усмешками, так что его подчиненные готовы были скорей сквозь землю провалиться, чем попасть на острый язык боцмана. Егоров был одним из самых старых служак на флоте, имел большой опыт морской службы, дело свое знал отлично, был очень требователен и в своем хозяйстве все любил иметь про запас. Вот он с причала следит за покраской корабля. Но не просто стоит и смотрит, а все время находится в движении: приседает, нагибается, прикладывает руку козырьком к глазам, приподнимается на цыпочки. Заметит все: ровно ли легла краска, не болтается ли где какой-нибудь конец, не забыли ли убрать с палубы после строителей ведра. Быть может, в другом эта приверженность к порядку могла заслонить людей, но Егоров никогда не добивался «порядка любой ценой», он умел распознавать человеческие характеры, знал сильные и слабые стороны каждого матроса и умело пользовался этой способностью. Как помощник командира я мог только радоваться, что на «Незаможнике» такой боцман.

Я тоже иногда чувствовал потребность сойти на причал и осмотреть корабль. Своим вооружением, размерами, корпусом эсминец производил внушительное впечатление. Был он заложен на Николаевском судостроительном заводе «Новель» еще в 1915-м и через год спущен на воду, получив название «Занте» по имени одного из Ионических островов, освобожденного в 1798 году от французов русской эскадрой под командованием адмирала Федора Ушакова. В 1917-м «Занте», почти готовый к выходу в море, был захвачен белогвардейцами. Их попытка ввести корабль в строй не увенчалась успехом, и тогда, отступая из Крыма, они затопили эсминец. По окончании гражданской войны корабль был поднят, отбуксирован в Севастополь, а затем снова в Николаев. По призыву партии в восстановлении «Занте» активное участие приняла организация незаможных крестьян Украины, и в 1923 году, после подъема Военно-морского флага, «Занте» был переименован в «Незаможный». Так началась боевая жизнь корабля.

Важной вехой в биографии корабля стало заграничное плавание совместно с эсминцем «Петровский» в Неаполь. Оттуда группа моряков ездила в Сорренто к Максиму Горькому. В 1927 году «Незаможный» был переименован в «Незаможник». Эсминец всегда оставался в числе [55] лучших кораблей Черноморского флота. Теперь ему предстояло продлить славную биографию в борьбе с заклятым врагом человечества - немецко-фашистскими захватчиками.

Ремонт еще не был окончен, когда наступил день первого пробного выхода в море. Казалось, уже нельзя увеличить ритм работ, столь напряженным он был, но экипаж постарался. Морякам после долгой якорной стоянки выход в море - как глоток родниковой воды для жаждущего. Готовились, не жалея сил, не зная отдыха.