На исходе последнего часа
Шрифт:
– Почему же такое странное название? – спросил Турецкий.
– Культурно стреляет, – ответил специалист.
В Мытищах Турецкого поджидала неудача: сборная два дня назад улетела в Атланту. Арестовывать было некого, разговаривать – не с кем. Экспериментальный порох по земле рассыпан не был.
«На что ты, собственно, рассчитывал?» – с недоумением спросил себя Турецкий.
Невдалеке раздались приглушенные хлопки. На открытом стрельбище кто-то явно тренировался.
– А у нас тут сейчас ДЮСШ имеется, – объяснила ему уборщица в центральном двухэтажном здании, где больше не оказалось ни одной живой души. – Молодежь тренируется, покамест взрослые на Олимпиаду отчалили. Больше же таких условиев нигде и нету… А из Америки обещалися десять медалей привезть. Говорят, уж очень у них замечательные результаты были на последних предолимпийских этих, как их, сборах, что ли, – отчиталась осведомленная уборщица.
– А тренер какой-нибудь у молодежи имеется? – с надеждой, но без энтузиазма поинтересовался Турецкий.
– А может, и имеется. – Уборщица носилась со шваброй по коридору, то наскакивая на ноги Турецкого, то проезжая мимо. – Вы сходите в общежитие, он спит наверняка. – Она махнула рукой в окно, в сторону длинного четырехэтажного дома, облицованного неприятной желтой плиткой.
– Общежитие здесь есть? – встрепенулся Турецкий. – Кто же там живет?
– Да, считай, все, – прокричала уборщица с другого конца коридора. – И нечего мне здесь следить по чистому! Чуть с ними по-нормальному поговоришь, сразу топчут! И топчут, и топчут…
Турецкий почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он вспомнил, как в детстве на полном серьезе полагал, что у всякого приличного сыщика с собой должно быть зеркальце для обнаружения слежки.
Турецкий пошел было к общежитию, но внезапный окрик остановил. К нему бежал, раскинув руки, незнакомый полный мужчина лет тридцати пяти в бейсбольной кепке, надетой козырьком назад.
– Александр Борисович! Дорогой! – Мужчина попытался было смять его в объятиях, но Турецкий с опаской посторонился. – Неужто не признали?! – слегка обиделся тот и на всякий случай снял бейсболку.
– Ручкин Петя… – наконец сказал Турецкий. – Ручкин по прозвищу Ручкин. Уникальный случай в моей практике: фамилия и кличка преступника совпадают. Поразительная встреча. И что же ты тут делаешь?
– Совпадали, – сказал Ручкин, и рот его разъехался до ушей. – Много воды утекло, Сан Борисыч, с тех пор как мы с вами общались. На прошлом я нарисовал большой и жирный крест. Не изменилось только одно: на жизнь по-прежнему руками зарабатываю. И как раз здесь. Массажист я теперь, Сан Борисыч. И отличный массажист!
– В этом не сомневаюсь, «щипач» ты тоже был отменный. Лет пятнадцать назад, наверно, у половины Москвы карманы проверил.
Польщенный таким комплиментом, Ручкин захохотал.
– Москва тогда поменьше была, Сан Борисыч. Да, честно сказать, я там давно не бывал, хоть и рукой подать. Так, раз в пару месяцев съезжу от лишних денег освободиться – и хорош… А пойдемте приляжем на травку, чего здесь торчать. – Они зашли за общежитие и расположились на невысоком мягком газоне. Хлопки выстрелов сюда почти не долетали. – Мне и здесь неплохо, – признался Ручкин, – живу как у Христа за пазухой.
– Странная какая-то работенка: массажист у стрелковой сборной, а, Петя? На фига стрелкам массаж, пальцы ты им, что ли, разминаешь? Чтобы легче было на курок давить?
– Конечно, высосано из пальца, – кивнул бывший «щипач», – но мне-то что. Я работу честно делаю. А начальства тут, как везде, навалом, сауна есть, девок сюда привозят. Словом, все как везде, и клиентов хватает. Жаль, конечно, что в Атланту меня с собой не взяли, но это, само собой, с их стороны был бы уже явный ляп.
– Ладно, хорошо. А скажи, живешь ты где?
– Да тут же, – он показал на общежитие. – Это только название, а так – квартиры, самые настоящие. Вполне сносно. И…
Турецкий нетерпеливым жестом снова остановил болтливого массажиста.
– Ты знаешь всех, кто тут постоянно живет?
– Более-менее.
– Как ты думаешь, ведется ли какой-нибудь бухгалтерский учет израсходованных на тренировках боеприпасов?
– Да уж наверняка.
– Кто этот человек?
– Он тоже в Атланте, начальник. Тут, кроме меня, нет никого, я пока что, на время Олимпиады, охранником числюсь.
– А где находится его кабинет?
– Вот там, откуда вы только что вышли, на втором этаже, пятнадцатая комната. – Ручкин хитро улыбнулся. – Как это все интересно, начальник! Вы-то что тут ищете, позвольте полюбопытствовать?
– Позволю, – разрешил Турецкий. – Наша жизнь прекрасна и удивительна. Ты, наверное, лучше меня знаешь, что оружие здесь специальное. И патроны, и пули, и порох тоже не совсем стандартные. Вот кое-что из этого хозяйства неприятно засветилось совершенно в другом месте нашей замечательной родины. Так что буду тебе весьма признателен, если меня туда проводишь. – Последнее слово он произнес с нажимом. – Или нет, лучше не так, – вдруг передумал Турецкий. – Все последние сборы здесь проводились? Скажем, десять дней назад?
Ручкин кивнул.
– Отлично. Как можно узнать, кто на них был?
– Проще простого, как говорится в одной передаче. Последние прикидки, насколько я помню, все проводились на стендах. Вся сборная занималась стендовой стрельбой.
– Ну и что? – нетерпеливо спросил Турецкий.
– Как это – что, мишени ведь потом сохраняются еще несколько месяцев. «Разборы полетов» тренеры проводят. Вот вы, Сан Борисыч, к примеру, знаете, что профессиональные спортсмены чувствуют полет пули? Представляете, стоит такой хмырь в защитных наушниках, весь из себя расслабленный, раз-раз-раз: понажимал на курок. Потом скривился, в зрительную трубу даже не глядит, рукой с досады машет, дескать, кучность хреновая…
– Ладно, ладно. А где же эти битые мишени складываются?
– В сейфе.
– В сейфе?!
– Шучу, в деревянном тренерском шкафу, «кладбище» он у них называется, представляете, сколько там выстрелов спрятано?! Армию можно уложить… Сан Борисыч, – по-свойски подмигнул Ручкин, – а что же вы не можете сюда, так сказать, в официальном порядке нагрянуть с кучей ментов, с собаками?
– Не хочу пока что светиться. Тем более что сборная вся уехала. Я ведь даже не знаю, кого ищу, – хмуро сказал Турецкий и поразился собственной откровенности. Да какая, к черту, разница, кто кому что говорит?! У нас все только этим и занимаются.